Приклонясь, сохранит натяженье струны
Под колонною тень, подпиравшая небо.
Поразъехался цирк меры в три стороны,
Параллельно слетясь в крошках старого хлеба.
Так с годами становишься только поздней
В своей жизни, тщете относительно мира,
Под завязку забитом всей тьмою вещей,
Из которой порой и не сваришь мундира,
Окунув чистый лист в кипяток этих дней,
За надеждой угнавшись исправить чернила,
Что расчертит судьба не сейчас, то поздней,
А потом говори: «То что было, то сплыло».
Эти крохи скупы в златоточии. Гнев
Голубиною стаей склюёт их от пуза
Дифермабовых строк гедониста, воспев
В непристойных стихах, словно пьяная муза
Из вселенной, где свет в отраженьи луны
Виден только в бокале плохого портвейна,
Недопитом тобой в тех годах, когда сны
Были дальше, чем воды германского Рейна
В сорок первом году, и всё также темны,
Как тот чёрный квадрат по причине забвенья.
Может, в том и секрет в перспективе стены,
Мироточашей после всенощного бденья
В час ,когда чернота ярче всяких цветов,
Даже выросших в солнечном явственном поле,
И подобье сторон в равнозначности слов,
Пророняемых каждым, живущим на воле
Вдалеке от себя и достигших всех благ.
Благо – тот же порок, но отличие – ценник,
Как рознится сюртук и ободранный фрак,
Благородный солдат и замученный пленник –
Так и видится тень, и рождается мрак
В чердаках и умах, только чаще в последних.
Их бы править как сталь, только качества знак
Не у всех, да и тот чаще брак, как у летних
Новостей о погоде, ветрах и дождях –
В том предел всяких вер и полшага до тризны,
Если некого ждать на пустых площадях
На гигантских просторах великой отчизны,
Чтоб устроить дебош ради брата-свинца,
Впопыхах позабыв сбросить маску злой куклы,
Вросшей нитью единой в терновник венца,
Своё имя впечатав в игольчаты буквы,
Чья проекция – это опять-таки тень,
Что протянута в ночь от земли и до неба,
Только память хранит отстрелявшийся день –
Недоеденный кус от вчерашнего хлеба.