ПОЭМЫ
Петро Видяйкин – гроза администрации
Скорой помощи г. Ростова на Дону.
Как страшен, был Петро Видяйкин,
Когда он в гневе пребывал,
Он в гневе рвал на себе майки,
Врачам прохода не давал.
Даже заслуженные лица,
Сам Загробян и Клименто,
Неслись по улицам столицы,
Не сняв халат, не взяв пальто,
Дрожа от страха, укрывались
В лесу на левом берегу,
Порой на долго там терялись,
Теряли туфли на бегу.
И только Гладышев Володя,
Донской столицы он казак,
Его не так боялся вроде,
И мог терпеть, но кое - как.
Он бледный, потный и дрожащий,
Пред ним на вытяжку стоял,
Не вытерал слезы журчащей,
И в помощь Марью себе звал.
А что с Кулыгиным творилось,
Он пал с разбитой головой,
Рука Петра там приложилась
С водопроводною трубой.
А Юра Хайянян от страха
Подпрыгнул очень высоко,
И его белая рубаха
Мелькнула выше облаков
Что делать, надо психбригаду,
Её по рации зовут,
Приемля вызов как награду,
Пенсионерки две идут,
Чтоб во дворе на автосвалке,
Удачным штурмом взять Петра,
Да, он игрался с ними в палки,
Но то ж не нынче, а вчера,
А нынче Пётр, как зверь безумный,
Его накрыл как будто псих,
Поступок, кстати, не бездумный,
На мойку загоняет их.
Приехал главный психиатр
Виталь Григорич Соколов,
И с ним же кинооператор,
И с ним же группа фельдшеров.
Тут были Дьяконов, Субботин,
Коханов, Карпов, Кутняков,
Поддубский дед, Шевченко Пётр,
И с ними дядька Пискунов.
Их возглавлял Курень Алёха,
Надёжный фельдшер и простой,
Мне с ним работалось не плохо,
И тут же транспорт был шестой,
А возглавлял его Величко,
Он был поистине велик,
Бывало, пролетает птичка,
Синица, голубь иль кулик,
Он выбегает из засады,
Подпрыгнул сильно вверх и хвать,
В глазах у птички нет досады,
И все кричат: - «Такую мать,
Алёха, слушай, это дело
Обмыть немедленно пора,
У птички, глянь какое тело»
И все уходим со двора.
На Ворошиловском проспекте,
В столовой начинаем бал,
Она у нас в любовной секте,
И счастлив, кто здесь побывал.
Все пьют, едят, ну а Величко
Уходит тайно со двора,
С собой ведёт под руку птичку,
И жарит птичку до утра.
Величке всё легко давалось,
Я вам сказать совсем забыл,
Недавно нами подсчиталось,
Что он два метра ростом был.
Но дело, собственно, не в этом,
Переодевшись в фельдшериц,
Надёжно скрывшись за буфетом,
Припали в ожиданьи ниц.
А вся девятая бригада,
В составе десяти мужей,
Администрации отрада,
Должна напасть из гаражей.
А в зоопарке Пётр Видяйкин,
Крушил машины и плясал,
И отвернув с головки гайки,
Перову в окно их бросал.
Уже готовы все к захвату,
Виталь Григорич привстаёт,
И времени презрев утрату,
Пошел, - команду подаёт.
И тут же с гиканьем и криком
Орда полезла на забор,
Петро охвачен нервным тиком,
Заполнен хаосом весь двор.
Все лезут, лезут, а Величко,
Набрал разбег, прыжок и вот,
Через забор легко как птичка,
И на Петра орлом плывёт.
Уверен, было б много щепок,
Когда б не Юра Хайянян,
А он в прыжках особо крепок,
Слетел с небес, пробив туман.
Петру Видяйкину на плечи,
Весь страшный Юрин вес попал,
Другого он бы искалечил,
А этот даже не упал.
На плечи Юре Хайяняну
Величко падал как мешок,
Тут вас обманывать не стану,
Да, у Петра начался шок.
Он вздрогнул телом, закачался,
Он ничего не понимал,
Воскликнул «Ой», и сам сломался,
И без сознания упал.
Вся пирамида завалилась,
Здесь в зоопарке под забор,
И баба Юля прослезилась,
И пальма выла на весь двор.
Рыдал и стар и млад на «скорой»,
Узнав, что взгляд Петра потух,
Но тут походкой лёгкой, скорой,
Подходит Миша Элентух.
«Ему уж смерть открыла полог,
Уж мир иной его забрал,
Он был прекрасный врач некролог,
Так Жека Дейников сказал,
Читая некролог печально»,
Он видит, плоть Петра жива,
И подключает моментально
Почти исправный ДП – 2,
И вот налажено дыханье,
Налажен непрямой массаж,
К Петру пришло его сознанье,
Руками плещет весь гараж.
Пётр встал и дико извинился,
Элентуха благодарил,
И психбольницу сам явился,
Чем всех прилично удивил.
Да, ты скажи, оно и право,
Нельзя же так себя вести,
Нельзя, не надо не по праву
Администрацию трясти.
Пётр осознал, что сильно болен,
Да, это редкий факт у нас,
Но психбольницей был доволен,
Ну, что ж продолжу свой рассказ.
Его лечить взялась Елена,
И этот номер был не пуст,
А её белое колено
В нём породило бурю чувств.
Она в свои семьдесят пять,
Как не велики эти сроки,
Могла красиво преподать
Любви весёлые уроки,
Она лечить его взялась,
С ним словно мать была повсюду,
И по ростовски поклялась:
«Я излечу вас, ****ь я буду»
Давала много тетурама,
Аминазин и халосос,
Читала с ним стихи Хайяма,
И целовалась с ним в засос,
Читала Маркса, Канта, Юма
И Леонида Ильича,
И у Петра созрела дума
В ответ на действия врача: -
Учиться, в техникум, учиться,
Две здравых мысли мозг метнул,
Но право надо подлечиться,
И с этой мыслью он уснул.
И вот прекрасные картины
Плывут спокойной чередой,
Пред ним зелёные долины,
Стоит Петро в полдневный зной,
Как на пригорке полководец,
Из - под ладони смотрит вниз,
Пред ним воды живой колодец,
К нему идёт 110 – ЗИС,
Которым пользовался Плиев,
И подарил его Петру,
Ему стихи читал Кулиев,
Пётр думал – весь я не умру,
Здесь в этой солнечной долине
БСМП я заложу,
И вопреки былой картине,
Сам стану ближе к гаражу.
Завгаром стану я на «скорой»,
Возьму напарников с собой,
«Тойсь Роговой, и Боровой,
И Пашка с буйной головой»
И вот он техникум закончил,
Его мечта, ура, сбылась,
Он сразу стал умней и тоньше,
Больница – сказка разрослась,
Он стал великим человеком,
И хрен на многих положил,
И зашагал он в ногу с веком,
Он на глазах у всех ожил,
Расцвёл, запахнул, распустился,
И стал прекрасный кавалер,
Всех дам любил, но не женился,
С глупцов, как я, не взял пример.
О люди, люди, годы, годы,
Петро философ восклицал,
Не сделай техникум погоды,
Я б лапу, как медведь сосал,
Не веря светлым перспективам,
И был бы бледен, зол и худ,
По современным нормативам
С меня б уже остался пуд,
А может быть всего пол пуда,
А то и пару килограмм,
Но техникум, какое чудо,
Его закончить надо вам.
Пусть спит Видяйкин сладко, сладко,
Он хочет спать, как я гляжу,
Но если, что не будет гладко,
Его возможно разбужу,
Коль будет время и желанье,
А может он проснётся сам,
Даст людям деньги, славу, знанья,
Увы, я верю чудесам.
Прими коллега стих без прений,
Ты в нём увидишь ясный след,
Ума холодных наблюдений,
И сердца горестных замет.
Весна 1979 г. Ростов на Дону.
ПОЭМА
Написанная на память Графу Орлову Г.В. в 1984 году
Герцогом Тыняновым Л.Л.
Сентябрь, шестого, славный день,
Родился граф, проснулся рано,
Зевнул, умылся, сбросил лень,
И чинно сел за фортепиано.
Поёт весенним глухарём
Самозабвенно, пылко, рьяно,
Себя он чувствует царём,
И хлещет вермут постаканно.
Да, поведенье его странно,
И вот уже немного пьян,
Пять раз плюёт на фортепьяно,
И тут же достаёт баян.
Ряды басов и голосов
Он подозрительно считает,
И, дверь, заперши на засов,
Он меццо форте начинает:
«Не слышны в саду даже шорохи,
Всё здесь замерло до утра,
Если б знали вы, как мне дороги
Подмосковные вечера».
Его красавица жена,
Напоминает Пенелопу,
Напоминает – здесь она –
Ударом вилкой Графу в жопу.
Хо! Хо! Ты здесь моя жена!
Я знал, ты рядом, дорогая.
Козёл ты старый, сатана,
Поёшь, жены не замечая.
Нет, нет, родная, ты прости,
Графиня тут же всё прощает,
Целует в рану и они
Дуэтом форте продолжают.
Речка движется и не движется
Вся из лунного серебра,
Песня слышится и не слышится,
В эти тихие вечера
Графиня кружится волчком,
Вина, подвыпив, веселится,
И своим белым кулачком
По ноте соль попасть стремится.
Реализация идей
Под звуки танго Кумпарсита,
Досадный промах, ой, ей, ей,
Солонка в дребезги разбита.
Уже вечернею порою
Вдруг в дверь звонок один там, там,
То Герцог с белою женою,
Пришли с бутылкою к друзьям.
За дверью лязгают запоры,
Спокойно, Граф, не суетись,
Вот Граф с Графиней в коридоре,
Друзья в приёмной обнялись.
Вошли все в зал, и тут же сразу
Вновь поднялся стаканов звон,
Граф на баян плюёт три раза,
И достаёт аккордеон.
Все тосты, музыка, веселье,
И философский разговор,
И ожиданье новоселья,
Слились в один весёлый хор.
Среди высказываний метких,
Кто хочет, пьёт, а кто не пьёт,
Отвергнув лай собак соседских,
Квартет фортиссимо поёт:
А рассвет уже всё заметнее,
Так, пожалуйста, будь добра,
Не забудь и ты эти летние
Подмосковные вечера.
Ещё не ели и не пили,
А за окном уж утра звон,
Граф плюнул раз, ему налили,
И положил аккордеон.
И вот с дрожащею рукою,
Он приподнялся во весь рост,
Умылся чистою слезою,
И тихо произносит тост:
«Друзья мои, в мой день рожденья,
Когда уж мне за пятьдесят,
Когда нет годам возвращенья,
Когда ошибок стройный ряд
Толпится за моей спиною,
И прошлому возврата нет,
Я рад, что вы сейчас со мною
И вот уж скоро двадцать лет.
Блажен, кто в этой жизни быстрой
Имеет двух иль трёх друзей,
Пьёт эликсир из дружбы чистой
На протяжении многих дней.
За Герцогиню! За тебя!
За счастье в будущие годы!»
А утро следующего дня
Уже несло свои заботы.
Стихотворение начато в день рождения Графа
06.09.84 г. а в силу неблагоприятных обстоятельств,
закончено 03.10.84.
НА ДОБРУЮ ПАМЯТЬ СЕЙ КАЛАМБУР И СЕРЬЁЗНЫЕ
ПОЗДРАВЛЕНИЯ ФЕЛЬДШЕРУ «СКОРОЙ»
Е.Ф. ДЕЙНИКОВУ ОТ Л.Л. ТЫНЯНОВА.
В ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ.
1
Я славных множество имён
Собрать бы мог в одну капеллу,
Я даже в сорок поражён,
Такою преданностью делу
Их не смутила никого
Преступно малая зарплата,
Был лишь больной и за него
Как в бой, бывало шли ребята.
И был средь них Эжен Дейнека,
«По рссски Дейников Евгений»
Он вёл в теченьи полувека
Смену умов и настроений,
И было всё в его руках,
Сады, путёвки Совсоюза,
Квартиры, премии в деньгах,
Он был боец от профсоюза.
Решал он спорные вопросы
С позиций силы и угроз,
Раздаст врачам и сёстрам косы,
И пусть хоть зной или мороз,
А бунт иль митинг состоится,
И тут же лозунги кругом,
А тот гласит в руках сестрицы:
«Добавь зарплату, и бегом».
Своим незаурядным членом,
У Загробяна по столу,
Бывало, жахнет как поленом,
И тот от страха на полу.
Язык прикушен, обмочился,
И кровь, и пена изо рта,
И, что за казус с ним случился
Он уж не вспомнит никогда
И дух в испуге унесётся,
А тело так, само собой
Так долго в судорогах бьётся
О пол седою головой
Пока Евгений скажет: «хватит»,
И мощной, ласковой рукой
Седую голову погладит,
И сразу дух идёт домой.
К окну Евгений Загробяна
Подводит, с косами народ,
Бурлит, хотя ещё и рано,
Квартир, путёвок, денег ждёт.
«Добавь зарплату и бегом»
Сей лозунг Загробян читает,
И дела, ощутив излом,
Задачу сразу понимает.
2.
Бывали дни, мы веселились,
Да и забудет разве кто,
Как дни неслись и уносились,
А нами правил Клименто.
Был Клименто хитрющий, морда,
Всегда схитрит, то здесь, тот там,
Возьмёт, бывало, шнур Бикфорда
И толу пару килограмм,
И под диспетчерскою спрячет,
У всех, конечно, на виду,
И все бегут, стенают, плачут,
Короче «скорая» в аду.
Даже отчаянный смельчак,
Из той же, скажем, псих бригады,
Порой несётся быстро так,
Что бьёт рекорд олимпиады.
По Соколова, к Дону, вправо
Несутся все, ну, что есть сил,
А Клименто кричит лукаво:
«Вернись, мой друг, я пошутил».
Он жизнь весёлую – зараза
Устроил нам беги, трясись,
И так на день четыре раза,
Усраться можно, согласись.
Евгений с опытом богатым,
Идёт спокойно, не бежит,
Махнёт рукой, ругнётся матом,
В Балканах сядет и сидит.
3
Я четверть века был свидетель
Его великих, славных дел,
Все знают, – образ его светел,
А я б ещё сказать хотел:
«Он был великим однолюбом,
И страстно Адочку любил,
Хоть был и с кучерявым чубом,
Но только раз ей изменил.
То было раннею весною,
И буря пыльная мела,
Курень вдруг крикнул:
«За тобою, Евгений, пенсия пришла».
Евгений тут же бросил дело,
И быстро голову поднял,
И сердце тут же обомлело,
Впервые перед ним стоял
Такой прекрасный образ женский,
На миг он Адочку забыл,
И тут же он, как Ольгу Ленский,
Вот эту девку полюбил.
Был рост её до потолка,
А груди нежны и большие,
И запах нежного соска
Свалил Евгения впервые.
А та спокойно, без испуга,
Так говорит: - «Меня держись,
Евгений, я твоя подруга,
На всю оставшуюся жизнь».
3.
Евгений, Женя, дорогой,
Евгений Фёдорович, милый,
Отрадно видеть, что с тобой,
Сегодня в этот день унылый,
«Унылый, это не обман»
Собрались лучшие гвардейцы,
А ты средь них, как Дартаньян,
Горячей крови европейцы.
Все честно с гордостью глядят,
И славят жизнь твою большую,
И все, как ты иметь хотят
Медаль за доблесть трудовую.
И каждый здесь отметить рад –
Нет в жизни друга тёмных пятен,
А ты как двадцать лет назад,
Сидишь средь них, красив и статен.
Здоров, как лев, и тем же членом,
Ты можешь трахнуть, «меж людьми»
Ну, пусть теперь не как поленом,
Но не кнутом же, черт возьми.
4.
Скажи, пол сотни лет пройдёт,
«Сей стих, мне написал Тынянов,
Сейчас в деревне он живёт,
Он было тоже ураганов
Не мало принял на себя,
Но делу верен и поныне,
И лечит оно людей любя,
Хоть и впадал порой в унынье.
Хоть он порой и говорит
О бытие ему не милом,
А всё ж Господь его хранит,
И испытанья шлёт по силам».
А я всегда хотел бы знать,
Какую ешь ты нынче кашу,
И с детской нежностью обнять,
Тебя и гвардию всю нашу.
Март 1984 года.
ПОЭМА
НОЧНОЕ ОТКРОВЕНИЕ ВРАЧА – КУРСАНТА
Л.Л. ТЫНЯНОВА ПРОФЕССОРУ А.Д. ДРОБИНСКОМУ.
Ну, что, Данилыч, до свиданья,
Благодарю за светлый дом,
За труд ручной, царящий в нём,
И за полученные знанья.
Поклон и слава мануалам,
Кто каплю знаний в нас вдохнул,
Кто был к нам щедр в большом и малом,
То Келлер, Кайров, Казакул,
То мама МальскаяГалина,
И Бондаренко Леонид,
Серга, Клименко Антонина,
Ах, жаль, нога её болит.
Из многих мест страны родной,
От моря, гор, от их подножья,
Сошлись полсотнею одной
В Ваш славный город Запорожье.
А мама Галя, встретив нас,
И взяв экскурсовода Любу,
Оперативно, тут же – раз,
На остров Хортица и к дубу.
Прожив семьсот прекрасных лет,
Он на меня веками капал,
Хлебнул и счастья он и бед,
Обнял я дуб и аж заплакал.
Я живо вспомнил Ярослава,
Екатерину и Петра,
Отсюда шла казачья слава,
А всё как будто бы вчера.
Ах, не найду я просто слов,
Всех чувств высказывать не стану,
Я вспомнил вольных казаков,
И текст письма в Стамбул султану.
О, Днепрогэс, ты и поныне
Младенец ленинских идей,
Национальная святыня
И мирных и военных дней.
И чуден Днепр – Славутич старый,
Суда гигантские идут,
А молодые сталевары
Прилично «копоти дают».
И сталь, и кабель, и моторы,
Даёт ваш город, и давал,
Но я б оставил разговоры,
Вернулся в мануальный зал.
Вот мастера остеопаты:
О, Келлер, Кайров, Казакул,
Данилыч, - славные ребята,
Я полюбил рабочий гул,
Царящий только в этом зале,
И дела тонкости поймал.
Мне их охотно показали,
Я меньше лекциям внимал.
Однако шпарю на латыне,
Клявикуля, акромеон,
Ну а ещё, признаюсь, ныне
В остеопатку я влюблён,
Что с Вашей кафедры, с душою
Нам подносила материал,
Я жадно слушал и мечтал,
Бывало и глаза прикрою –
С хиропрактческим уроком,
Ещё бы и урок любви,
Ну, догадайся ненароком,
Ну, позови, ну позови!
Не догадалася она,
А тут нелепое событье,
Протелепатила жена,
На самолёт и в общежитье.
Влетела, пальцем мне грозит,
Ещё ногою своей топнула,
А взгляд, как молния разит,
Ну и мечта, конечно, лопнула.
Ах, жизнь – сплошная суета,
Обидно очень и досадно,
Данилыч, лопнула мечта,
Да, как сказал поэт: - «Ну, ладно».
Уж верно ожидают нас,
Седьмые сны уж снятся соням,
На посошок последний раз
По рюмке выпьем и по коням,
Вы в ОКБ, я на Ростов,
Давай пожмём друг другу руки,
Мой самолёт уже готов,
Но вот уже и час разлуки.
Ну, что, Данилыч, до свиданья,
Благодарю за светлый дом,
За труд ручной, царящий в нём,
И за полученные знанья.
09.07.87. г. Запорожье.
К десятилетию Дигории.
Укрыта небом, между скал
Спала ледовая громада,
Ледник на волю выпускал
Четыре юных водопада.
Они, покинув кров родной,
Устроив бурное веселье,
Шипящей белою змеёй,
Неслись в Дигорское ущелье.
Громады исполинских гор,
Своим молчаньем вечным, гордым,
Их провожали на простор,
И вот по их уступам твёрдым
Несётся водопадный звон,
Шумят, кричат, как дети сада,
Шипенье, смех со всех сторон,
Свободны юности наряды.
Играют, спорят, только вдруг
Стихают детства хороводы,
Их мощный старший брат Урух
Их принимает в свои воды.
Он силу новую вдохнул,
Раздвинул грудью гор завалы,
Под мерный, величавый гул
Мчит, глубоко разрезав скалы.
СУДЬБА.
Никем не сорванный цветок
Грустил на солнце, увядая,
Лучей, ласкающих поток,
И лучших пчёл рабочих стая,
Его ласкали, но вчера
День изменил размеров норму,
Он обдан грустью был с утра,
И нижний лист утратил форму.
А грусть та ласково внесла
Необъяснимую новинку,
Его знакомая пчела
Смахнула уж росу – слезинку.
Как хорошо под солнцем жить
С своей короной золотою,
И всё мечтал он, сорван быть,
Пусть даже грубою рукою.
Он красоту в пейзаж вносил,
Являл прекрасное творенье,
Он был как раз в рассвете сил,
И мог дворцу быть украшенье.
Но время шло, а человек,
Не замечал за суетою,
Что свой довольно сложный век
Живёт в близи с такой красою.
Уже привяли листьев полы,
И стебель странно повело,
Уж реже бабочки и пчёлы
Гостями были у него.
Он увядал судьбе покорный,
Не сорван, доживая век,
Красивый, нежный, но тлетворный,
Вот так нередко человек.
О, как прекрасен ты, Донец,
С прекрасной тихою волною,
Я приведён к тебе судьбой,
Я провожу свой день с тобою,
Своего счастия беглец.
Присев на камень у воды,
К волне, что катится лениво,
Я строю планы как мосты,
Рощу надежду терпеливо,
И как люблю я, видишь ты.
Сей милый край, где я живу,
Волнами в горы убегает,
И верь ты слову моему,
Что красота его не тает.
Он жарким летом и зимой,
Весной и осенью багряной,
Всё равно блещет красотой,
Ему лишь только в руки данной.
Там юность, что была моей,
Живёт в лесах и сёлах края,
А в тишине плывущих дней,
Ей окликается другая,
То юность друга моего,
И мне по ныне дорогая.
В сей бесконечный, грозный мир,
Я прислан не своей рукою,
Где я попал на грозный пир,
Где плакал и кривил душою,
Грешил, бранился, запивал,
Не понимая цель прихода,
За этим кто - то всё ж стоял,
И был велик до Небосвода.
Годов десятки пролетели,
Но лишь теперь понять я смог,
Что неудачи и метели
Мне посылал Всевышний Бог,
Что б предназначенный мне опыт,
Я в полной мере приобрёл,
Затем на жизнь, оставив ропот,
Я в нужный час к Нему пришёл.
Ушёл мой поезд, признаюсь,
Я от тебя теперь не скрою,
Как я растерян, как боюсь
Прийти на суд с пустой суммою.
Как неудачливый пловец,
Что не увидел света сполох,
Плывёт, слабеет, наконец,
Бесследно исчезает в волнах.
Но есть во мне надежды свет,
Мне уходить отсюда рано,
Я так теплом любви согрет,
Твоей любви, моя Татьяна.
И как спасительный маяк
Твою любовь я принимаю,
И как отчаянный моряк,
На милость Бога уповаю.
И я в его лишь только створе,
Имея опыт за спиной,
На этом жизненном просторе,
Прошу Его за нас с тобой.
Вот домик в соснах, где с тобой,
Вдвоём встречаем новоселье,
Вдали от музыки пустой,
Вдали от праздного веселья.
Забудь Ростова суету,
Теперь с тобой мы на просторе,
Смотри, маяк вон на посту,
И белый парус виден в море.
Какая синяя вода,
Льёт солнце свет, как из кувшина,
И гор красивая гряда,
Манит пройти по их вершинам.
Вот здесь дано нам наблюдать
Природы вечной совершенство,
И здесь намерены познать
Святого отпуска блаженство.
Какое небо голубое,
Я уж от отпуска отвык,
Вдыхай, Танюша, запах хвои,
Ну, здравствуй, город Геленджик.
Прекрасной юности закончен славный сок,
Бокалы опустив, мы смотрим друг на друга,
Пить больше нечего, её уж вышел срок,
И на твоём лице следы испуга.
Да, юность мы с тобой не берегли,
Да и друг другом мало дорожили,
И всё - таки мы кое - что смогли,
Начало новой жизни положили,
А годы, сделав плавный поворот,
Убрали молодость – беспечность от ворот,
И вот стоит на страже возраст зрелый,
А книгу памяти, где грустных ряд страниц,
Где много лишних слов и действующих лиц,
Листает наша дочь рукою неумелой.
Исповедь Чёрному морю.
Взрослея светлыми лучами
Господь к тебе меня послал,
Где я нередко со слезами
Начало жизни познавал.
Меня восприняли как братья
Матросы с первого же дня,
А море Чёрное меня
В свои запрятало объятья.
Вот с морем я наедине,
Оно со мной в сияньи ярком,
И видно от любви ко мне
Жестокий шторм мне стал подарком.
Травив за борт, трясло меня,
И образ мамы был так ярок,
Но шторм утих и понял я,
То был божественный подарок.
Урок природа мне сама
Тогда дала, да всё в ней стройно,
Чтобы попутные ветра
Я мог переносить достойно.
Мне было восемнадцать лет,
В семьдесят два я вновь вернулся,
Прошли года, и мамы нет,
И мир людской перевернулся.
А ты такое ж как тогда,
Меня встречаешь полным штилем,
Я рад вернуться вновь сюда,
И сколько у кого под килем?
К тебе пришёл я поклониться,
В штормах проходит бытитё,
Я многого сумел добиться,
Ну здравствуй, Чёрное моё.
9.07.13.Пос. Вардане. Б.о. Левша.