И как-то я вроде дышу, пока дышится, стараюсь не ныть без повода, натягиваю поводья, путаю провода, и, говоря откровенно, мне уже и деваться-то некуда, разве что в никуда, разрывая до крови связки отчаянным своим "да" и ломаться - так, что бы суета оставалась всего только суетой, конечно, достаточно муторной, но не той, чтоб ни за что не расплачиваться головой - я отдам тебе душу.
Мне ж не жалко ее - смотри, у меня на душе ничего, ничего внутри, посмотри на меня, радость моя - мне уже двадцать три, мне декада - и буду почти как Бог, покинутый всеми еще с зари, и характер у меня станет много хуже, чем у Бовари, но на деле - говори со мной, говори, на кусочки меня ломай, не молчи, черт тебя дери, голос твой для меня - путеводные фонари, говори же со мной, мое сердце - я буду слушать.
Я сама про себя думаю - "он", я сама себе маленький паж, я сама мой почти что священный страж, что бережет меня от убийств и краж, говорит мне, не купишь и не продашь, говорит: "я сильный и я не ваш", словно кто-нибудь с этим спорит, но пока на руках моих вместо крови еще гуашь - я невольно сдерживаю эту блажь, не пуская ее наружу.
Но однажды-то я порвусь. Защищаю себя, как львица взбешенная, как волчица-мать, им меня, может и не сломать, не выслушать, только я в кулак зажимаю себя, что бы не выпускать, привыкаю держать королевскую свою стать, только бы не помнить и не узнать, что на деле я - точно струшу.
Мне не страшно, мне как-то уверенно в собственном проигрыше, я же классическое клише, помнишь? Не осталось во мне ничего, что имеется у обычного смертного на душе, ни гроша, ни шпаги, я свою жизнь проживаю избитой собаки, не поднимая взгляда и не дыша. Я не помню хорошего от тебя, помню то, как ты резал мне парус - все слова твои с птицами улетят, только я останусь, только я, как последняя дура, любила тебя некогда больше, чем ангелы любят Создателя, представляла тебя итогом...
Это все была увертюра. Это все - позади. Впереди дорога.
Я иду по ней.
Чтобы встретить Бога.