Не пишется,.. не любится,.. не пьётся…
В душе не страх, а рвотный привкус лжи.
В святую воду чистого колодца
швырнули яд отравленной души.
Бывает больно в ком-то ошибиться:
обманет женщина,.. мужчина, – больно, но
ничто та боль, когда бескрылой птицей
взлетает мир, взлелеянный войной.
Когда не ищет враг большого поля,
как в старину, чтобы – глаза в глаза! –
скрестить мечи, пытая божью волю,
и призывая в помощь образа.
Боится враг такой открытой сечи,
предвидя в ней бесславный свой конец.
И, памятуя, что народ доверчив,
он по-змеиному несёт ему «свинец»:
вползает в души ласковою ложью,
чтоб кариес разъел тех душ эмаль;
а если это всё вдруг не поможет,
разлива местного отыщется «душман».
Кто «он», «она», с взрывчаткой вместо сердца, –
в метро, в троллейбус, в аэровокзал
вползающие тихо, черви смерти,
кто вам детей невинных «заказал»?
В чём прегрешенья прочих всех «мишеней»,
в конце концов, – страны моей вина?
Что в годы собственных бескормиц и лишений
делила с вами хлеб, а, коль война,
плечом к плечу вставала с вами рядом?
Молчите, прячете в платки прицелы-взгляды?
…Известно всем, откуда дует ветер,
кто Сатана и тайный кукловод,
кому так неуютно в этом свете,
покуда жив
многострадальный мой народ.
Бушуют волны времени. Приливы
сменяются отливами…
Бог даст,
он перемелет всё, но, став счастливым,
в себе он понесёт сей боли пласт,
Как жизнь, упавшая на дно далёкой эры,
нас согревает, в уголь превратясь,
так эта боль, нас укрепивши в вере,
от нас к потомкам обессмертит связь.