Суровый Янус жмется вновь к окошку,
Сквозь шторы алые глядя на суету,
Елке пожав зеленую ладошку
Разрезав серебром слепую пустоту.
С упрямым цезарем сидя между свечами,
Бесчестный голос мира распознав,
Зиму с рожденным годом обвенчали,
Всем нищим искорки небесные раздав.
Смотря назад-смотря вперед по праву,
На золотой оттенок улиц наложив алмаз,
Зима съедая старый год точно отраву
Дрожала тихо перед стенами анфас.
С уставшим цезарем и Янусом суровым
Она так долго говорила в темноте,
Над годом старым , всеми обреченным
Купаясь в свете окон как в вине...
А время шло насмешливо зажмурив очи,
В огни бенгальские катилася луна,
Елка на площади сквозь плач хохочет
Для всех несчастных Богом зажжена...
Окорочка прикрылися тарелкой,
Под шубой краденной селедушка дрожит,
Тень над шампанским скачет рыжей белкой,
Остывший самовар пельмени сторожит.
Как прежде с грустью тайной и шампанским
Уставшие от жизни в даль спешат,
Мороз Иваныч с видом злым шаманским
Пьет с вечностью живой на брудершафт...
Как прежде в Огоньке Поголубевшем
В кругу раскормленных давно чертей,
Леший от дамских алых губ опешив
Льет через край золоченный портвейн.
А люди смотрят Януса не разпознавши
Взвалив на плечи перегнивших два крыла,
От праздников развенчанных уставши,
Сойдя с креста в чужие зеркала...