Подошвы помнят у реки песок
И острый ершик скошенного луга.
В ушах - все жаворонка тонкий голосок,
Которого покинула подруга.
Ты помнишь молоко парное на заре,
Подсчет комет, кузнечиков рулады,
И блеск нанизанных на нитку пескарей,
В трудах добытых из реки прохладной.
А спуск на санках по крутой горе,
С которой открывался вид бескрайний,
А крепость ледяную во дворе?
Скворечник самодельный над сараем?
А вкус гороха, мака и смолы,
И груш сухих, и – редко - шоколада?
Как безрассудно были мы смелы,
Как мало было нам для счастья надо!
И помнит тело дрожь свиданий тех,
Когда была еще наивна юность,
Храня от взрослых сладостных утех
Тех, чьи глаза уж очень приглянулись.
Железны были клятвы «Чтоб я сдох!»
Суровы «двор на двор» походы,
В жару - в обнимку с Другом, полным блох,
А в талый март – все дружно в мореходы.
И до сих пор еще от этих дней
Не гаснут ощущения возврата,
И нам теперь яснее и видней,
Что в нашем счастье мы не виноваты.
А наши дети? Что ж, им пребывать
В другой стране, нет не стране – планете,
Им наше счастье вовсе не понять,
Как нам – не объяснить восторги эти.
Но так же служат Родине они,
И так же всё страдают «за идею»,
И так же ошибаются, как мы,
Смеются, плачут, любят и болеют.
И мы должны смириться навсегда,
Каких бы мук не стало это стоить.
Они – другие! В этом вся беда:
Нельзя себя любимого удвоить.