1
Этот город, построенный из мацы,
легок. Он может взлететь и повиснуть в небе.
Некто свыше прикажет отдать концы.
Что это значит - подскажет вам каждый ребе.
Каждый ребе с рожденья желает знать,
где фазаны живут и во сколько придет Машиах,
и если правда, что солнце взойдет опять -
то с какого бока, дабы избежать ошибок
в будущем, как и в прошлом. Новый Иисус Навин
не отдает светилу команды "Смирно!"
Да и холмы забыли, что Бог един,
ибо за ними он множился, как за ширмой.
В этом городе святость - не Божий дар,
а результат упований, сведенных в точку,
место времени... Даже не календарь
для заключенных в вечность, как в "одиночку".
Здесь не бывает событий, внезапных встреч.
Собственно, это явления иного мира.
Лишь для виду, чтоб плотью себя облечь,
надо ходить на работу, снимать квартиру...
Надо делать сотни привычных дел
для маскарада. Дабы не привлечь вниманья
к способу существованья души вне тел,
кои служат лишь знаками препинанья
для понимания текста, что сам творишь
фактом наличья "в рассаднике трех религий",
то есть в месте, где даже "Шумел камыш..."
кажется точной цитатой из вечной Книги.
Глаз устает от чтенья, но если начать с конца -
свет обретает форму холмов и неба.
Тем, кто привык к потребленью земного хлеба,
Трудно поверить, что это и есть маца.
2
Если нет реки, то и нечему зваться Стиксом
(Вот в таких деталях порой ошибались греки).
Оттого Харон и устроился тут таксистом.
На безрыбье нашем плотвой серебрится шекель.
На безречье нашем, где солнце всегда в зените,
Исчезают тени – какое уж там их "царство".
И забытым предкам нет входа в сию обитель,
Где сестрица-смерть вместо яда дает лекарство.
На безмифье нашем аттический ум пытливый
Обнаружит сходство с Аидом твоим, Эллада,
Разве только в том, как незряче бредут оливы
За Орфеем здешним – за призраком водопада.
За смешенье мифов, Эллада, прости Орфея!
Ведь и песнь его – вся из скифских степей убогих.
Эвридика в хаки, под армейским ярмом потея,
Не пройдет за ним даже меньшую часть дороги.
Остановится там – у незримой своей границы,
Да зеркальным взглядом его немоту удвоит
В плотной той среде, где из каменных пор сочится
Вещество судьбы, как смола из-под темной хвои.
В Гераклитовых водах лечебных всплеснув, как рыба
Труп покой обретает, живая душа – свободу.
И безречья нашего греку неведом выбор
Между смертью и смертью, но смертью иного рода –
На безречье нашем, из памяти уплывая,
Лишь прощальный шекель Харону в ладошку вложит
И сойдет на берег безводный душа живая
В царстве мертвых душ, но живою обитых кожей.