Мне кажется, любовные стихи рождаются внезапнее детей, но из одного с ними великого источника. И пока последняя капля этого источника не иссякла, они живут, поддерживают, ставят нестираемые вешки, вычерчиваются девизами на щите, уходят в походные песни, по-хорошему дурманят героиню и радуют самого автора, который не только выстрадал, но и высказал такое безумно трудное, но и простое, потому что: родное, главное, заветное, чистое...
И они, такие стихи, могут вечно колоситься на прекрасных белоснежных полях бумаги, шелестеть под ласковым пером, выстраиваться в обнимку из нескольких хороводных строчек... Циклично, бессмертно и нескончаемо. Вот, например:
«Мне вряд ли надоест с тобой»
«Утром – щуриться и улыбаться,
Волос твой отыскав в подушке.
Днём – за кончики пальцев держаться
И шептать чепуху на ушко.
Вечером – солнце нести за ели,
Вместе дрожать поводком блесны.
Ночью – раскачивать карусели
И уноситься в общие сны.
Утром...»
В этой карусели из его слов и ее нот по большому счету прощалось все: другие всадники и попутчицы, взаимное непонимание и даже крики о ненависти, хуже которых было только равнодушное молчание. Что ж, иногда и у карусели случались перерывы: шарманщик уходил на обед, или стирался главный подшипник и его искали в неведомых краях на заказ, или банально опять приходила без всякого заказа проклятая зима.
Она, громко отгулявши сценарное лето, вместо подушки и платка после очередного разрыва вновь искала его, чтоб утолить жажду из того самого великого источника. Пусть и не тем напитком, что с настоящим любимым, но утолить. Укутаться в его теплый взгляд, сцепиться с ним мизинцами, противостоя своей истинной природе и тяге в другие объятия. Снова почувствовать себя богиней, подзарядиться, успокоиться. Послушать как он читает ей вслух вечерами.
Он, конечно, с первой их партитуры все понимал, но прощал. Ведь именно он добровольно написал эти слова, а она - только ноты.
Но даже и такая совсем уж незатейливая и нетребовательная карусель их подвела, оказавшись недолговечной. Один из двоих чуть более резко увеличил скорость, пытаясь достичь невозможного, кульминации, оторваться от навязанных холодных фигур, мелодичных, но повторяющихся звуков, от самой земли. Другого начало тошнить от головокружения.
Полет был, но приземлившись...
Утром в первых лучах рассвета он вдруг увидел как уже предательски потрескалась ее юная кожа на щеках: от климата, ветров или, скорее, обжигающей очереди автоматных поцелуев других любовников. Более того, с соседней подушки тянуло маленьким и милым, но мусороперерабатывающим заводиком. Накануне он записал ей на ночь сонм колыбельных и детских виниловых сказок (правда, забыл включить), а теперь понял, что, в общем то, правильно забыл. Но он ведь любил поэзию, а не прозу. Потому лишь в который раз улыбнулся и укрыл пледом.
Днем он понял, что она с ее чистокровным аристократизмом действительно может говорить о Росcетти и на латыни, и даже о Росcетти на латыни, но это вовсе не исключало желания искать целыми сутками заветные туфельки вместо совместных спокойных прогулок по самой бровке стихии и способности элементарно забывать нажимать обычные земные кнопки среди кафеля. Он отвернулся от прозы вновь, как будто не заметил, более того - отправил ее в салон, а сам ушел наматывать псевдо-карусельные круги, методично вспоминая при каждом повороте на плавательной дорожке: «Как там было то про день? За кон-чи-ки паль-цев дер-жать-ся, шеп-тать че-пу-ху на уш-ко».
Вечером... Вечером в манто и со шлейфом, в галстуке и с подачей руки, они спустились в зал красивой парой и, казалось, свет, наконец, вернулся в их встречные взгляды. Но это уже была ложь, лишь жалкий и стылый отблеск праздничной иллюминации. Пузырьки в бокалах тревожно пенились.
Ночью карусель и качели вовсе закрыли на ключ. Зато включили фейерверк. Он оглянулся, стремясь хотя бы в этот завораживающий момент поймать ее и притянуть к себе за любимую тонкую талию, но его Муза как паршивая девка, лишь ряженная в непонятное и чужое ей теперь белое платье, уже смолила, опасливо кружа похмельным взглядом, в самом дальнем от него темном углу тайную сигаретку, ставшую центром ее эго. И вновь зазвонил айфон...
Когда она вернулась и стала все теснее прижиматься к случайным соседям, он махнул очередную стопку горькой, встал и придушил ее. Прям по контуру канатной дорожки на шее. Зачем им теперь совместные горные виды, правда?
Вот, собственно, и весь Новый Год.
Из общих снов.
! Именно так стихи, рожденные, казалось, для вечного счастья двоих влюбленных, умирают без права на воскресение. Навсегда.
!! Берегите свои стихи. Не давайте их залапать, изуродовать и похоронить даже тем, кому они посвящены.
2014