Синичка

               
Дом отдыха находился в четырех километрах от кольцевой дороги. Здание, похожее  на крейсер,  удачно вписывалось в  гористый ландшафт,  который  местные  жители называли второй  Швейцарией. Несколько  недель  в середине осени - единственная пора, когда лес на холмах расцвечивался всеми оттенками зеленого, желтого и оранжевого, с редкими вкраплениями  черного. Красных пятен здесь почему-то не было. Впрочем,  Жанна не любила красный. Вид из окна  ее номера с  лихвой заменял  карканье ворон с другой стороны, на горе.  Хотя именно под  эти звуки Жанна любила засыпать и просыпаться  семнадцать лет назад, когда приехала сюда впервые. Она  была юной и  наивной Женей, по вечерам пила в номере кофе, курила  и писала стихи, пока в дом отдыха не прибыла на сборы волейбольная команда. Андрей был безупречно сложен, имел хорошо подвешенный язык и отлично знал себе цену.
Вернувшись,  домой,  она   Женя  жила   в  ожидании  и
вздрагивала от каждого звонка. И когда эта пронзительная
пустота взрывалась  телефонным  набатом,  она  бросалась к трубке, от которой теперь зависело все. Но трубка всякий
раз обманывала ее, подсовывая очередную подружку. Женя злилась, говорила обидные вещи, и плакала от досады.
А потом мать отвела ее на  аборт и сказала: "Еще один такой принц - будешь выкручиваться сама". А Жене никто был и не нужен. Сказки  закончились. Второй  и последний мужчина  появился только через семь лет. Игорь стал ее мужем, а еще 
  через год родилась Иришка.
       Жанной ее окрестили в редакции, за сильный характер и железную волю, Игорь узнал ее уже под этим именем. Она стала театральным критиком одной из московских  газет, а мечты о чистом искусстве были похоронены заживо. И дело тут было даже не в  деньгах, хотя  журналистский хлеб  в наше время действительно намного надежней,  чем литературный.  Она не хотела обнаружить перед кем-либо собственное несовершенство, хорошо самой  препарировать чью-нибудь лажу, а, если кто-то заметит твою? Та любовная история,  многому ее научила, нельзя подставляться  -  вот  что  она  поняла.  Никому не  открываться, не давать  себя в обиду,  быть безупречной во всем и не браться за дело, в котором до конца не уверена. 
Поэтому она и вышла  замуж за Игоря. Он  не мог сделать ей больно - Жанна не любила его. А он любил ее и только ее. Она была для  него королевой,  и  ей казалось,  что  так будет всегда.
Но года два назад  случилось то, чего  не должно было случиться. "Добрые люди"  поставили ее  в  известность, что  Игорек вдруг "загулял", нашел себе какую-то девицу в Школе  юного журналиста,  где вел  семинар по  мастерству. Жанна сначала даже растерялась. Но, когда он объявил о своем уходе,  она  обдала  его   таким  презрением,  муж  просто   
испугался. И он остался, поняв, наконец, свою глупость, всю
нелепость и ничтожность  этого "романа".
 Этот дурацкий бунт не прошел для нее даром. Что-то было  не так в  ее королевстве. Муж-мальчик,  паж, верный вассал вырос и захотел вырваться, уйти из-под ее власти. Конечно, ей удалось водворить его на место, но, не могла понять, чего ему не хватало? Ведь раньше он боготворил Жанну! Как он мог посметь? Что ему могла дать эта  девчонка? Что у нее такое  было, чего не было у нее, у Жанны?
Теперь она думала об этом постоянно.  На работе никто  ничего не знал, кроме  Ромки. Жанна иногда заходила  к нему "попить кофе". Многие уже догадывались, что на самом  деле в кофейной чашке был коньяк. Количество выпитых чашек  постепенно росло.
-  Знаешь,  Женька,   -  сказал   однажды  Ромка,  он единственный кроме матери называл  ее так, все подруги детства остались в прошлой жизни, - тебе надо как-то прорваться. Уезжай куда-нибудь, отвлекись. Напиши что-нибудь для души. Сможешь?
Жанна и сама  уже  чувствовала  потребность убежать, скрыться и в  тайне от  всех написать  "гениальную" пьесу,  замысел которой уже  несколько месяцев  свербел ее  душу и  мозг.
И вот теперь, когда  и Ромка говорил то же самое, она  решила попытаться начать все с начала еще раз. "Прорваться".
И она приехала именно сюда, где закончилась ее первая жизнь. Потом была уже другая.
После обеда Жанна почувствовала смертельную усталость.  Черт ее  дернул  с  такой  тяжелой  сумкой  добираться  на 
перекладных. Все равно от станции  пришлось брать машину - перспектива полтора  часа торчать  на остановке  в ожидании автобуса ей не улыбалась, а частник, заломил сто двадцать, и она, дура, согласилась,  забыв,  что ехать  здесь всего ничего. Да еще это пиво в электричке. Жанна всегда его пила, когда путешествовала  одна,  чтобы  хоть  как-то  скрасить ощущение дискомфорта.
Она разделась, легла в постель и повернулась к стенке.
Господи, какое  блаженство! Вот  оно -  настоящее счастье, 
хочешь спать - и ты ложишься и спишь! Сколько это длилось, 
Жанна не заметила, когда спиной почувствовала, что в комнате кто-то есть. Услышав шорох, она резко обернулась и увидела летающую по комнате птицу. Это была синичка. "Птица залетает в дом - плохая  примета", - подумала  она. А потом вдруг громко, неожиданно для себя самой, сказала: "Лучше журавль в небе, чем синица в руках".
Птица улетела. Жанна опять повернулась к стенке.
  В голову лезла проклятая синица. Она их терпеть не могла. Где-то прочитала  в детстве,  что эти "милые птички" нападают  на слабых "собратьев по перу" и, раздолбив клювом голову, выклевывают мозг. Ощущение покоя не приходило, пока, наконец, сон вновь накрыл ее.
Первое, что  она  увидела,  разлепив  глаза  - птицу,  спокойно разгуливающую по столу.  Синица тут же упорхнула, 
оставив после  себя  изуродованную булку. Жанна c отвращением швырнула  ее в ведро. Болела голова.
После ужина возвращаться в номер не хотелось. Пытаясь найти себе место, Жанна стала слоняться по холлу. Теннисный стол пустовал. Она заглянула в бильярдную - там тоже никого.
Да, сейчас, за все  развлечения надо было  платить и найти себе компанию стало трудно.  Ведь не будешь  катать шары в одиночестве!
Жанна зашла в  бар. Сделав глоток теплого кофе, она  почувствовала острое желание выпить чего-нибудь покрепче. 
После двух рюмок коньяка настроение явно улучшилось.
"Сейчас сяду и напишу пять страниц, хорошо или плохо -
неважно. Все  равно  надо когда-то  начинать",  - подумала 
Жанна, с удовольствием  разглядывая себя  в зеркале лифта. 
Птицы в номере не было. Женщина  села за столик и положила 
перед собой стопку чистых листов.
В девять прозвенел будильник - пора на завтрак. Жанна с  трудом оторвала голову от подушки и почувствовала зверскую 
головную боль. Запах  клопов во рту довершал безрадостную картину наступившего утра.  Она нащупала  сумочку, которую 
всегда оставляла на ночь у изголовья  кровати, отыскала в карманчике последнюю  таблетку  анальгина  и,  морщась  от  горечи, разгрызла ее. Встать и налить воды, было выше ее сил, не говоря уже о том, чтобы пойти на завтрак.
Жанна отвернулась к  стене. Часа  два она ворочалась, пока, наконец, не поняла, что уснуть  ей  не удастся, а с  головой надо что-то решать.
В поселке должна быть аптека. Превозмогая боль, Жанна  натянула джинсы, свитер и куртку. Надевая ботинки, она чуть 
не упала, пытаясь расправить смявшийся задник.
Жанна машинально зашла в продовольственный и очнулась только в момент покупки вина. "Надо еще коньяка взять, в   баре дорого", - подумала она  устало. Искать аптеку уже не 
хотелось.
       Зайдя в корпус, Жанна взглянула на свои золотые часики, подаренные  мужем  на   десятилетие  свадьбы.   Уже  обед, подниматься  в номер не было смысла.
После нескольких  ложек  солянки  ей полегчало, хотя 
головная боль  не прошла.  "Сейчас  бы  вина  выпить",  - 
мелькнула мысль. Но открыть бутылку без штопора, у всех на виду, ей не представлялось возможным. Значит коньяк.
От первого глотка  ее чуть не  стошнило. Она глотнула  компота. После второго хватило сил на котлету с картофельным пюре.  "После   второго  на   второе.   Каламбур  какой-то получается", - глупо улыбалась своим мыслям Жанна, выходя из столовой.
Открывая дверь в номер, женщина услышала, как хлопнул  балкон. "Черт, я его вроде не открывала", - вспомнила она. На столе валялась расклеванная шоколадка в рваной обертке. Синица!
Жанна едва успела добежать до  туалета. Во второй раз она оставила  в унитазе  уже  весь обед,  после  того, как понюхала приготовленный себе коньяк.
"Нет, так не пойдет. Надо вино открыть", - Жанна взяла
чайную ложку, обернула  ее полотенцем и  без особых усилий 
протолкнула пробку внутрь. "Да, раньше крепче закупоривали", - она вспомнила, как  мучился папа, у них  в доме вечно не было штопора.
Выпив полбутылки, измученная женщина провалилась в сон.
Ей снился Андрей, его улыбка, свободные пластичные движения
за теннисным столом. Он всегда все делал красиво. Красиво и легко.     "Тук-тук-тук. Тук!" - ворвалось в ее иллюзорный мир, и
он разом разрушился. Жанна открыла глаза. Тук-тук-тук. Тук!
Кой черт ей эта  горничная! Она не войдет  - ключ в замке. 
  Тук-тук-тук. Тук! Жанна села в кровати. Тук-тук-тук. Тук! За
дверью никого не было.
"Все! Никому не  открываю! Спать!"  - она  уснула, но  образ Андрея больше не возвращался.
После ужина Жанна перечитала все написанное накануне и ужаснулась. Клочки  бумаги  полетели в  унитаз.  В унитаз! Смешно. Как странно она использует унитаз сегодня.
На душе  стало  тоскливо  и  вдруг  ужасно захотелось  курить. Она не курила уже лет пять, а тут вдруг захотелось. Жанна купила в баре пачку  "Салем", она его любила в юности, хотя редко могла себе позволить, и вернулась в номер.
Она вдохнула в себя мятный дым, ей стало весело. Жанна  работала  до двух  ночи,  а  потом все перечитывала, перечитывала  написанное,  вновь  и  вновь с наслаждением затягиваясь  сигаретой,  пока, наконец, ей не начало щипать  глаза.  Балконную  дверь  на  ночь пришлось  открыть - номер был прокурен насквозь.
Зазвенел будильник.  Голова  почти  не  болела. Жанна  протянула руку  и, не  открывая  глаз, выключила  его. Она  улыбалась в предвкушении нового дня. 
  Наконец, Жанна села в кровати и открыла глаза. Весь первый лист ее рукописи был загажен  зеленоватым птичьим пометом. 
  Жанна со стоном упала на подушку. Потом вскочила и остервенением стала рвать исписанные  листы. Потом долго-долго мыла руки.
Теперь балкон Жанна  открывала, только  чтобы выставить очередной йогурт. Она их не любила и  решила отвезти домой для Иришки.
Писать не хотелось, а заставить себя она не могла. До обеда  Жанна "гуляла"  до местного магазинчика, покупала  очередную фляжку  коньяка,  после - пыталась спать, слыша сквозь сон все тот же непонятный стук.
Однажды она все-таки открыла дверь, когда звук стал особенно настойчивым и громким. За дверью жалась испуганная горничная и лепетала что-то насчет мусора и пылесоса. "Не надо ничего пылесосить, а  мусор я  сама вынесу!"  - Жанна  со злостью хлопнула дверью.
После ужина она звонила по мобильному мужу, говорила, что ей  хорошо здесь, она прекрасно  отдыхает и стала, наконец, высыпаться.
А потом  Жанна  смотрела  телевизор,  пила  коньяк  и  много-много курила.  Так прошла  неделя.  Однажды, пытаясь  погрузиться в послеобеденный сон,  она опять услышала этот  стук, где-то  совсем близко,  на балконе.  Тук-тук-тук. Тук! 
Жанна отодвинула штору и  увидела синичку, долбящую клювом банку йогурта. Птичка сразу улетела, услышав, как открывается балконная дверь. Все крышки оказались пробитыми насквозь.
К ночи Жанна напилась, сначала в баре, потом, прихватив с собой бутылку  коньяка, в  номере. Она  пыталась уснуть,  гасила светильник, потом  снова включала,  выпивала еще 50  граммов и снова ложилась. Но сон не приходил.
Наконец она  плюнула  на  эти  бессмысленные попытки, оделась и уже честно пила свой коньяк, закусывая печеньем. А потом ей захотелось танцевать. Она скинула с себя всю одежду на пол,  сунула ноги  в  свои любимые  шпильки  из черного бархата, отодвинула штору,  и, глядя  на свое  отражение в темном окне, стала медленно покачиваться, что-то напевая. У нее была  хорошая фигура, только грудь  после родов немного обвисла. Жанна надела лифчик, и продолжая мурлыкать, блаженно закружилась по номеру. Она чувствовала себя совершенно  счастливой и  свободной. Она  поняла, что завтра все у нее получится, она сядет над чистыми листами и
не сможет оторваться, не захочет, пока не покроет их узором вызревших слов. И зря она  выбросила последнюю рукопись, в конце концов, была испорчена только первая станица.
И вдруг  - тук-тук-тук.  Тук!  "Синица! Я  убью тебя, синица!", - Жанна ринулась к балкону, задевая бедром столик, и рванула дверь.
Ее нашли  на  третьи  сутки.  Мобильник молчал, и обеспокоенный муж примчался  в дом  отдыха. На  стук никто не  ответил. "Да она никогда не открывает, мусор сама выносит", - успокаивала его горничная, пытаясь  открыть дверь. Но ей это не удавалось - мешал вставленный изнутри ключ. Узнав, что жена уже  два  дня  не  ходила  в  столовую,  Игорь вызвал милицию.
В комнате было холодно,  и горел светильник. Поначалу  Игорь даже подумал, что они вломились в чужой номер, такой  здесь был  бардак. На  столике,  в коричневой липкой луже валялись  окурки  вперемежку  с обломками печенья, обильно сдобренные  птичьим пометом, перевернутая пепельница и стакан. Бутылка  из-под коньяка  с остатками  жидкости лежала  на  полу, очевидно  скатившись  со стола.  Кровать была  разобрана.  Под  телевизором  выстроился ряд пустых фляжек.
У двери на балкон в  ворохе одежды Игорь вдруг увидел белое кружево Жанинных трусиков. Он узнал их. Рядом валялся туфель с изящной точеной шпилькой. "Где-то должен быть еще один" - автоматически  отметил муж, до  сих пор  не веря в случившееся.
С порывом  ветра штора,  закрывавшая  балконную дверь  вздрогнула и  приподнялась.  Игорь  увидел  второй туфель,  выглядывающий из дверного проема. Он был одет на ногу. Жанна лежала на балконе животом вниз, упершись коленом другой ноги в  кафельный  пол.   Казалось,  она   застыла  в  каком-то нечеловеческом усилии  подняться. На  ней не  было ничего, кроме белого  лифчика. "Ей,  наверно, холодно",  - подумал Игорь. Повернутая  голова  жены  в  луже  засохшей  рвоты, посмотрела на него пустыми глазницами.
Врач констатировал  смерть  от  переохлаждения. Жанна поскользнулась, ударилась виском о железный выступ балконной перегородки и потеряла сознание. Какое-то время она была еще жива, но замерзла, не найдя сил  встать, а может, так и не проснувшись. О  том,  что  Евгения  была  мертвецки пьяна, сказали только Игорю, впрочем, он уже  и сам это понял. Не понял он только одного, как его красивая, всегда безупречно подтянутая, утонченная жена,  которая почти не  пила и уже несколько лет не курила, могла встретить такую безобразную, стыдную смерть.
Иришке сказали, что мама умерла от сердца. Дочь по ней  очень тосковала и просила отца каждое воскресенье привозить  ее на кладбище. Пока Игорь бродил где-то неподалеку, а она  сидела на  скамеечке  у  могилы,  и  смотрела,  как синички  склевывают крошки печенья, которое она приносила из дома.       Иришка была доброй девочкой и очень любила животных.