В пыли радиоактивной, где-то ближе к центру Млечного Пути,
на удалении, достойном самой чёрной грусти,
жуёт корова, птица ли неспешная летит,
червяк прогрыз весёленькую брешь в капусте,
снедает океан материков подмоченный гранит,
закат от ветра красен и сердит,
а полдень будет снова потен, труден;
а сомневающийся опять застрял на перепутье;
смердит помойка, процветает бойкий трутень,
рычит машина, фабрика унылая чадит;
трезвонит колокол в завшивевшем и пьяненьком приходе;
и, отдыхая от работы на природе,
терзает жертву дурно пахнущий бандит.
Самцы ли юные вкруг самочек, кривляясь, хороводят,
шумят леса и толпы, для чего-то вышедших из них,
манерный некто пишет там очередной противный стих,
старик притих –
покорный жизни, жизнью тёртый;
а рядом, растекаяся по древу чёртом,
блистает красноречием политик глупый;
украшены бумажными цветами, к погребенью, трупы;
полтинник иль пятак о стойку ударяется –
неведомо, каким путём добыт.
А ум неймёт, не видит сгубленное око,
что, как и мы, безмерно далеки Они от Бога:
Их мир, как наш – в солнцеворотах космоса забыт.
И чтоб подобное и Им и нам уразуметь –
уж надо ль двадцать тысяч лет сквозь бездны гиблые лететь?
И в том ли обществе нам станет мене одиноко?