РОЖДЕСТВЕНСКАЯ СКАЗКА
Под Рождество Боженька разбрасывает по всей земле снежинки: видимые и невидимые идеи и идейки. И мечутся снежинки-невидимки по всему миру, и проникают в головы людей и располагаются там на некоторое время, а потом частенько и испаряются. А почему испаряются? Потому что попали не по адресу, а попасть идее в нужную голову очень и очень трудно, - ведь идеи бывают разные-всякие: и электротехнические, и исторические, и литературные, и философские...
Попадет, к примеру, электротехническая идея в голову домашней хозяйки или младенца-несмышленыша, и скучно ей делается, и грустно, и неуютно. А бедная домашняя хозяйка или младенец-несмышленыш мечутся-мечутся, хотят что-то высказать, бедненькие, да не могут. И приходится интересной, богатой электротехнической идее покидать свое укрытие и, летая по всему белу свету, искать своего электротехника или ребенка-вундеркинда.
Иногда такая вот идея полетает, покружится по миру и снежинкой-невидимкой возвращается к Боженьке.
А Боженька поначалу рассердится, а потом сложит идею эту в позолоченную коробочку, и ее и себя утешит: "Ничего, пригодится, на следующий год под Рождество выпущу, может, тогда больше повезет!"
А одной юркой идейке-невидимке повезло, а может, и не очень. Была эта идейка - литературная и искала она себе писателя. Сначала она подумала, что это дело легкое: писателей вроде бы пруд пруди, однако полетала-полетала, то в одну голову залетит, то в другую ан - нет! Все только отмахиваются, - бывшие писатели в предпринимателей переквалифицировались, да в политиков: кто о деньгах только и мечтает, кто о государственном перевороте.
Мучилась-мучилась литературная идейка-невидимка, как вдруг летит и видит: старый дом стоит, стены крепкие, окон мало, а подъездов и не видно, и никто не входит в этот дом и не выходит из него. Двор большой, деревьями обсаженный, а никто по нему не гуляет, и только иногда выскочит из почти невидимого подъезда какая-нибудь женщина или мужчина в белом халате и снова спрячутся.
"Больница, наверное, - подумала идейка-невидимка, - что ж! - и в больницах писатели водятся", - и в форточку влетела. "Делать им здесь особенно нечего и она, литературная идейка, очень может их порадовать".
Залетела и удивилась: крутом одни женщины, и хоть день белый на дворе - все лежат и спят, и позы у них какие-то некрасивые - видно, добрались несчастные до постели и сразу в них упали, не чуя ни ног, ни головы.
И вдруг наша идейка слышит грубый голос, почти окрик медсестры: "Обед, обед!" Женщины медленно подымаются. Боже! - а лица у них какие-то злые, как будто чертом искореженные, не людские какие-то. А одна спит и спит. И тут товарки ее хором закричали ей прямо в ухо: "Писательница, вставай, обед!" - и трясут ее, и бьют, а она, бедная, никак с постели подняться может.
Засмеялась идея и с разлета прямо в писательский полуоткрытый рот и влетела.
И писательница сразу проснулась. "Не хочу обедать, - кричит, дайте мне бумагу и карандаш, писать буду!"
"Что за странная писательница, - подумала идея, - ни бумаги у нее нет, ни карандаша".
Подбежала к писательнице медсестра и как двинет ее в бок. "Вставай, что тебе говорят! Пообедаешь - дадим тебе бумагу и карандаш, а то называешь себя писательницей, а ни одной строчки еще не написала".
Удивилась наша идея и стала думать, куда ж она попала. А попала она в психбольницу - вот куда! - прямо в голову одной бедняжке, которая писательницей себя называла, но не писала - ничего не получалось у нее.
"Надо помочь бедняжке, - подумала озорная идейка. - Конечно, хочется и на весь мир прославиться, но и благотворительностью тоже иногда следует заниматься, и Боженька так велит".
Проглотила писательница скудный свой обед, таблетки свои выпила, уколы приняла - и идейка слегка ужаснулась и подумала, что сильно все эти снадобья головушку бедняжки подпортили и забудет она про идейку свою литературную, однако ж нет!
Села писательница, умом ущербная, за свою тумбочку, замечательный рассказ написала, правда, короткий очень - многое, видно, позабыла и заснула, счастливая.
А озорная идейка похвалила себя за то, что доброе дело сделала, и упорхнула из спящей больной да из дома скорби - настоящего писателя искать.
А писатель, настоящий писатель, ну тот, который за свои писания деньги получал, сидел за своим рабочим столом скучный и грустный. И дверь в свой рабочий кабинет закрыл, и своим домашним приказал по одной половичке ходить, а рассказ все не шел и не шел. А рассказ был ему сегодня просто необходим, потому что нужно было вечером того же дня по телевидению выступить и чем-нибудь новеньким телезрителей и почитателей порадовать. Так его на телевидении предупредили и большие деньги пообещали.
Злился писатель, злился, глядя на чистый лист бумаги, да так перенапрягся, что у него разболелась голова. Открыл он форточку, чтобы прокуренный кабинет свой проветрить, а мимо его писательского кооперативного дома как раз и пролетала наша литературная идейка, которая, использовав особое чутье, дарованное ей Богом - раз уж один раз она так бездумно оплошала - наконец-то обнаружила, где настоящие писатели живут.
Идейка, покружившись по комнате и изучив ее с особым тщанием, чтобы не ошибиться, влетела писателю в ухо. Тут писатель почувствовал легкий звон в голове и необыкновенный прилив сил. Он выхватил свою пишущую машинку, бумагу и немедленно сел за стол, потому что почувствовал, что одним махом рассказ напишет.
И как только пишущая машинка затарахтела, все домашние с облегчением вздохнули и заулыбались, с наслаждением слушая, как кормилец их старается. Рассказ был готов часа за полтора, писатель был счастлив, а литературная идейка, довольная тем, что она воплощенной оказалась настоящим писателем, который оповестит о ней всех своих многочисленных читателей в России, а может быть, и за рубежом, покрутилась-покрутилась в предновогоднем зимнем воздухе и решила на небо возвращаться. Свою миссию земную она считала выполненной, литературное тщеславие ее было полностью удовлетворено и, гордая своей удачей, (совершенно забыла она, что Господь Бог гордыню не одобряет) она и думать перестала о бедной умалишенной, которая Писательницей себя называла. Поэтому идейка так и не узнала, какая неувязка на земле из-за ее проделок вышла. А Боженька, ведь он все видит, все потом узнал о проделках озорной, коварной и тщеславной литературной идейки и, вместо похвалы, порицание ей вынес.
А вышло так. Как только психованная рассказ свой написала, тихий час уже кончился. И вышли, выползли из своих палат больные в коридор - перед ужином посидеть или по коридору прогуляться в одиночку либо парами. Ведь палаты сестры закрыли, чтобы у психов, лекарствами перекормленных, искушения не было поспать перед ужином.
А писательница - с разрешения медсестер, конечно - на стул встала и начала рассказ свой читать. И такой рассказ получился - и складный, и простой, и смешной, что все обитательницы острого отделения психбольницы даром, что дурами прозывались, рассказ поняли, оценили, кто посмеялся, а кто и поплакал, но все дружно и долго писательнице аплодировали. Аплодировал и медперсонал и пообещал писательнице скорую выписку.
А вечером после ужина в честь наступающего праздника больным разрешили телевизор посмотреть и... о ужас! в концертной программе услышали они практически такой же рассказ в исполнении известного писателя-сатирика, который особо отметил, что читает рассказ новый, никем не слышанный и нигде еще не напечатанный.
Дослушали рассказ в отделении до конца и тут такое поднялось, что даже описать страшно: писательница наша плакала, больные шумели и топали ногами, а одна эпилептичка подошла и стукнула писательницу прямо в грудь. "Воровка, - кричали все, - колдунья, экстрасенс поганый, хуже Кашпировского или Лонга! У настоящих писателей взялась мысли воровать - и за свои выдала! Никакая ты не писательница, а такая же психушница, как все мы!"
А бедная писательница на пол повалились и в истерике бьется, другие ее окружили - ногами пинают, а бешеная эпилептичка схватила стул за две ножки и уже подбиралась хлопнуть писательницу прямо по голове.
Но тут вовремя сестры и нянечки подбежали, больных стали растаскивать - кого за волосы, кого за руки, кого пинком отшвыривали, а эпилептичке и писательнице по уколу вкатили и закричали: "Марш по палатам!"
Все больные потихоньку разбрелись, а писательница, собрав последние силы, подошла к сестрам и, рыдая, стала им долго и непонятно объяснять, потому что язык от укола уже едва шевелился, что не она воровка, а вор - известный писатель, вор и телепат. Все видели, что она самостоятельно, совершенно самостоятельно, свой рассказ написала и первая его прочла. Некоторые сестры ей даже посочувствовали и посоветовали: "А ты рассказов больше не пиши и перестань себя писательницей называть, другую профессию себе выбери, тоже почетную, но не опасную, например, доктора наук по зеленым крокодилам. И никто тебя бить не будет". И повели жалостливые сестры писательницу в кровать, потому что от слабости, вызванной уколом, она уже и стоять твердо на ногах не могла.
Легла она и стала думать: "Кем же ей стать?" - да так и не придумав ничего, забылась в мертвом больничном сне.