Глухая чаща, лютый холод.
Замёрзла птица на лету.
Смиренье утоляет голод…
Умалишённому шуту
доверили волшебный посох.
Он бьёт им девичью красу.
Бьёт гаденько по лёгкой шубке
на рыбьем тоненьком пуху
и вопрошает ради шутки,
несёт бесстыже чепуху:
"Тепло ль тебе, моя девица?
Ты скоро зазвенишь как лёд."
Она же, опустив ресницы,
С надеждой, терпеливо ждёт…
«Тепло мой дедушка, приятно
твою заботу ощущать»
В то верить, что невероятно:
в любовь, людскую благодать…
Рублю в скале моих мучений
ступени к свету и добру.
Не опускаюсь на колени,
не поднимаюсь на хулу…
В слезе горючей, незаметной
согрелась стужа и весна
нечаянно обручилась с летом…
Стряхнув с себя тенето сна,
цветы на солнечной лужайке
вели неспешно хоровод.
С испуга поменяли зайки
одёжек цвет и свой полёт
продолжила живая птица;
и каждый месяц в свой черёд
пришёл девице поклониться…
Лишь горько плакало смиренье
у гордой жизни на пиру:
о подаянии прошенье
и страхи, что вот-вот умру
не проявились.
В хрупком теле
жил беспримерно сильный дух,
и свет его в посильной мере
надо беречь, чтоб не потух.