Упрёкам вняв, за хлебом я собрался:
Телеэкран со вздохом погасил,
Сквозь зубы с тёщей скорбно попрощался,
Обнял жену, детей благословил.
До магазина – целых два квартала.
Хоть не шестнадцать, как в боевике…
И, где бегом, где по-пластунски, стал я
Передвигаться к цели налегке.
Вот тут и началось, и замутило,
В мозгах затмилось, смялось, развезло,
Поволокло, забило, накатило,
Загрохотало, подняло, свело.
При двух навскидку бьющих в цель “береттах”,
С жестоким взглядом, острым, будто нож,
От полицейских, в штатское одетых,
Рванул лысак, на Стэтхема похож.
Главарь горбатый снёс на остановке
Своим “ниссаном” восемь человек,
И опера отважные с Петровки
Его валили мордою на снег.
Какой-то крендель с лихостью экранной
Троих амбалов, как Сигал, лягал.
Под клёном в луже захлебнулся пьяный –
Скорей всего, тут тоже криминал.
Бандит под маской стрючил бабки в банке,
Через окно сразив охрану в лоб,
А за углом четыре наркоманки
Интеллигента брали на гоп-стоп.
Два детектива вора из сарая
Вели к машине в отблесках огня
И внутрь пихали, в темя напирая.
Ох, слава богу, вроде не меня!
Маньяк таился в сумерках подъездных,
Палил в кого-то кто-то из окна,
Вверху с балкона группа неизвестных
К жильцам ломилась с воплем: “Всем хана!”
Не помню, как купил ржаного хлеба,
Как сдачу взял трепещущей рукой…
Оплошка чёрта или милость неба –
Цел-невредим, с буханкою домой
Я весь в ознобе всё же воротился,
Трезв, как стекло, но с виду пьяный в хлам,
И, словно колос скошенный, свалился
К неумолимым тёщиным ногам.
Бригада “Скорой” вовремя успела –
И я в постель на девять дней залёг,
Чтоб из-за двери слышать то и дело:
– Смотрел бы реже телек ты, зятёк!..