Побег №1. "Ия"
Сборы были недолгими. Она хотела дать мне с собой силиконовые формы для шарлотки. Но я объяснила, что у нас жёсткие ограничения. Нам запрещено. Да и какая шарлотка на Марсе, где не будет ничего из привычных продуктов! «Мама, - произнесла я с некоторым раздражением. - Марс – это не Земля, и даже если кто-то когда-то и приготовит яблочную шарлотку, то не в привычной для нас духовке, и яблоки будут иметь совсем другой вкус. И это будет уже не шарлотка. Поэтому нет смысла даже пытаться. Зачем?»
Она спрятала формы в стол. «Зачем, - продолжила я, - зачем тащить с собой груду вещей и воспоминаний отсюда, если там они превратятся в балласт. Это здесь нужно поддерживать традиции, туда мы летим создавать новые. Как только наш корабль достигнет Марса, как только я сделаю первые шаги по его поверхности, я тут же забуду, кто я, и прошлое превратится в зыбкое сновидение. Понимаешь? Это произойдёт автоматически». Она покачала головой и стала помешивать большой деревянной ложкой ароматный суп, стоящий на плите.
«Не обижайся, мама, - мой голос стал тише, - но даже тебя я буду вспоминать редко. Не для того, чтобы забыть, а для того, чтобы…». Она замерла в напряжении, немного приподняв плечи. «...чтобы окончательно обрезать пуповину. Это жизненно необходимо на Марсе». Она снова понимающе покачала головой, не поворачиваясь и продолжая помешивать суп.
Я встала из-за стола и подошла к окну. За стеклом покачивались от ветра ветви цветущей липы. «Пойми, там всё будет иначе, - снова продолжила я, - а ностальгия – опасное чувство, способное лишить человека сил и желаний. Это здесь я могла позволить себе депрессии, сожаления о потерянном и невозможном. Туда я отправляюсь жить! Марс – не второй дом, мама. Это новая родина, настоящая родина для тех, кто решил родиться заново».
Мне показалось, что последние слова её ранили. Это было похоже на отречение – от прошлого, от себя, от неё, от истории человечества и человеческого, от всего того, что теперь значилось под заголовком «до полёта на Марс». Она не понимала такой резкой перемены во мне. Для неё всё произошедшее было «внезапным, ужасным, невероятным». Её ад начался в тот день, когда «её девочка» сообщила, что прошла отбор в программу «Марс-2». Она не узнавала меня, ту домоседку, которая с детства не любила подолгу путешествовать и находиться далеко от родных стен, которая отказалась от замужества только потому, что муж жил за океаном.
Она спрашивала меня, сначала строго, а потом ласково: «Что произошло? Что произошло с тобой, Ия?». Мой ответ всегда был резок и немногословен: «Это мой шанс. Я хочу сделать что-то значительное в своей жизни».
Её гнев и возмущение быстро сменились отчаяньем и растерянностью. Она не умела долго злиться. Она искренне не могла понять, что может быть более значительным и важным для человека, чем счастье прожить жизнь с теми, кто тебя любит и кого любишь ты. Она называла Марс иллюзией, мышеловкой, изощрённым обманом сильных мира сего, которые делают из людей добровольных рабов и камикадзе, прельщая их фальшивыми ценностями и популярностью. Она подбирала точные сравнения и была абсолютно права, но переубедить меня так и не смогла.
И когда все рациональные и субъективные доводы закончились, она посмотрела на меня своим пронзительным взглядом незаслуженно обиженного ребёнка и совершенно спокойно произнесла: «Почему ты бросаешь меня? В чём я виновата перед тобой, Ия?» И я должна была обнять её тогда, но не сделала этого.
Преодолевая космические пространство и время, тот взгляд преследует меня и настигает во сне. И снова я не нахожу слов для ответа и даже не могу сделать движения навстречу. А ночью, обессиленная очередным кошмаром, я долго ворочаюсь от бессонницы, представляя себе, как покидаю кампус без скафандра, как будто это Земля, а не Марс. Но я знаю: несколько шагов, и беспощадная планета заморозит, раздавит, задушит. Мне холодно, мама. Мне холодно. И всё-таки Марс милосерднее.
Марс милосерднее, чем я.
12.01.2014