И давеча, снился мне сон: чтобы укрыться от дождя и непогоды я был вынужден войти в храм, по всему великолепию ничуть не уступающему тому самому ХХС, что возвышается на левом берегу Москва-реки. В храме стояла гробовая тишина, я бы сказал тишина мертвецкая, вдоль стен и проходов его, скакали тени от пламени множества свечей, расставленных в жутком беспорядке.
Невольно, складывалось ощущение, что свечи эти зажигались в суматохе и панике, с целью осветить внезапно угасшее помещение. Хмурые священники, которые молчаливо перемещались вокруг меня, желали не просто дать света для решения повседневных дел своих, они, очевидно, имели желание зажечь огней великое множество, пытаясь заглушить ожидание чего-то важного и значимого. Они пыхтели, суетились и цыкали на всех посетителей храма, требуя от каждого из прихожан молчания и, даже, абсолютного безмолвия.
В какой-то момент, все присутствующие церковнослужители пали ниц, будучи озаренные ярким и ослепляющим светом, который начал стремительно спускаться по центральной лестнице храма. Свет этот, буквально, источало белоснежное рослое страшное и при этом абсолютно прекрасное существо нечеловеческой природы, которое вел под руку сам патриарх, нареченный Кириллом.
Белоснежный мраморный торс, окутанный колпачным хвостом выверенный во всем симметричный контур головы, точеный стан и уверенная поступь. Настолько же, насколько этим существом хотелось любоваться и бесконечно восхищаться, считывая совершенство линий очертаний его тела, настолько же существо это обладало отвратительной холодностью и змеиной тягучестью, скользящей гладкостью и гадкостью, отторгаемой всем естеством человеческим.
- И вот он Люцифер" – отвечал я себе - утренняя звезда изгнанная создателем за пределы рая. Но что он делает здесь, в Святая Святых Русской Православной Церкви?
В тот же миг, как только эта мысль промелькнула в моей голове, я оказался абсолютно нагим, стоящим под проливным московским дождем, посреди холодной и затяжной осени, которая, в тот же миг, решилась отступить перед календарной зимой, сменив свои слезы на безмятежный январский снегопад.
Уже давно январь. Да он пришел. Пришел и взошел в свои владения хмурой и пасмурной очередью, к своим белоснежным дарам волхвов, расстилая перед всеми страждущими холод своего присутствия и, всего лишь, иллюзии настоящей любви и настоящей человечности.