Если Бродский прожил пятьдесят шесть лет,
В пору мне в свои годы считать срединой,
До того, как мерила свернут в кювет,
Четверть века, не ставшей чужой годиной.
В это время как раз выбивать бы клин,
Высекать из каменьев искру и желочь,
И, полив этом всем первой жизни блин,
Сесть за стол, смаковать, и в кармане мелочь
Повествует о массе с ценой в разрез
Между гор Сахалина и Гибралтаром,
Ибо воздух и то сам имеет вес,
А тем паче - клубясь под стальным радаром,
Порождая шторма, уходя на дно,
Как гибрид Монгольфье с капитаном Немо.
Километры пути - вниз ли, вверх - одно -
Многоликость пустот, и лишь в том дилемма,
Чтоб куда бы пойти, обернуться вспять,
Только срока не скрыть, как ни липни к стенам.
Сумма прожитых лет - как бы двадцать пять -
Двадцать пять этажей по кустарным венам.
И листвы не видать. В сердцевинах есть
Ещё капля смолы - априори это,
Кто назвал бы душой, но отставив лесть
Самому для себя - это повесть лета,
Нерождённый янтарь, что на пике дней
В промежутке своём так похож на бусы,
Как у путника снимки - Банког, Сидней,
И от места рожденья разнятся вкусы
К этой жизни, тому, чем она полна,
Чего ей не хватает. Минует время,
Словно ветер раздует. Опять одна
Эта чаша распита не так, не с теми,
И должна ли быть выпита. Холод, грусть.
Двадцать пять - не начало, а так, случилось.
И пусть будет так дальше, пусть будет, пусть.
Это, в прочем, когда-то почти приснилось
Что почти этот срок, почти тот же я
И почти ничерта за чертой, но всё же...
Эта даль в пустоте и её края,
Всё так сильно на истинный свет похоже.