…чтимые испокон, неразличимы. В роще,
слипшийся с липой клён кажется много площе -
(то же среди икон) – вишен, попавших в ощип.
Мало того, зимой. Мало того, под вечер.
В небе луны бельмо (пошлость, фигура речи).
Норковое ярмо скинув, расправлю плечи.
Волосы расчешу, чиркну трухлявой спичкой.
То, что ещё дышу, вредной назвать привычкой
можно, да не спешу. Ну-ка, шепчу, не хнычь-ка!
Ну-ка, шепчу, не смей! Помнишь ли, было хуже.
Было тебе, не Ей. С жизнью смириться тужась
в той непроглядной тьме, (тьме, что сужалась, уже
делаясь день за днём), ты набиралась силы.
Перемежала сном радостным сон унылый.
Камнем пойдя на дно, ты в поднебесье взмыла.
***
Взмыла и вот, паришь в тёплых ладонях Бога
над черепицей крыш, улочками, дорогой,
что проложил камыш, кажущейся пологой
только на первый взгляд, ибо дорога эта
есть полноводный кляп, ввинченный в глотку лета.
Спросишь: “На кой же ляд?” - даром не жди ответа -
некого вопрошать. Чти рацион сиротский
свято - ни беляша, ни макарон по-флотски -
голубю хлеб кроша. Чти снеговые клёцки.
Чти ледяной бульон. Чти как венец творенья
слипшийся с липой клён; полдень благодаренья.
“Скольким на миллион памятен миг рожденья?
Скольким на миллиард?”
Боже, помилуй женщин!
В старой колоде карт станет одною меньше.
Брякнется оземь март - подслеповатый птенчик,
вскормленный, как и ты - где, кем и чем попало -
тут-то и жди беды! Горестной, небывалой…
***
Тычет из темноты щупальцем пятипалым
слипшийся с липой клён: “Что там по распорядку?”
Ужин, молитва, сон – скудный, скупая, краткий.
Вместо молитвы шмон (и нипочём в обратку).
“Миленькие, за что? По пятаку ли сдача?” -
не вопрошай о том, за щеку зубы пряча,
ни суховеев, лбом бьющихся в Стену Плача,
ни сквозняков, в полу облюбовавших щели;
не вороши золу… “Мама, а, в самом деле
из ледяных скорлуп вылупились метели?”