смесь обожженной глины и времени, на кирпичах
оставляющем след опаленного мяса. зачах-
ли под копотью прошлых веков с чешуей на боках
заводские кварталы с их мертвостью тел, похожих
на гигантов палеозоя с содранной кожей.
рябь по воде крадется. озноб ей вторит: о, Боже!
взгляд упирается только в прошедшее время.
о будущем можно сказать, что оно за теми
или за этими, но не за нами. от лени
или от безысходности шарит рука в кармане,
и, поняв, что он пуст, уцепившись в него ногтями,
расставаться с ним ни за что не станет.
в такую промозглость легче дышать через жабры.
можно, вдыхая, вполне утолить свою жажду,
а выдыхая, представить себя дирижаблем,
рыхлым и сдувшимся. рот, оставаясь открытым,
из туманом прокуренных легких рождает хрипы
рыбы, что учится ползать по дну корыта.
дворник серостью красит асфальт у себя под ногами,
тени которой ложатся из-под метлы мазками.
такая же серость преобладает и выше, над нами.
не успев пробудиться, день тут же идет на убыль,
полной грудью копоть вдохнув, выражаясь грубо.
так, должно быть, алмаз превращается снова в уголь.
к стенам дворца незаметно подкрались трущобы,
рядом - собор, позолоты которого проба
известна лишь ангелам. в вышних заметили чтобы
их среди площадей и чернеющих крыш,
в небо острые шпили вонзают латинский крыж.
крик испуганных птиц им в ответ раздается лишь.
чуть забывшись, ногой непременно наступишь в лужу.
здесь не люди, но климат, скорее всего, простужен.
зонт не спасает от влаги, он просто уже не нужен.
как дорога домой всегда приведет к вокзалу,
даже если встречи одной показалось мало,
так и близость конца обещает иное начало.