Глава 12. В которой Деревнюшка подвергается нашествию приведений
Пимыч мчался по Деревнюшке. Его белая простыня развевалась на ветру, и ярко светилась в темноте. Пимыч нёсся, не разбирая дороги. Внезапно, он запнулся и растянулся во весь рост, при этом, угодил физиономией в какую-то жидкую светлую грязь. Белое сметанообразное залепило глаза и стекало с бородёнки Пимыча.
Пимыч протёр глаза кулаками и метнулся к первой попавшейся хибарке, в надежде ополоснуть физиономию. Это оказалась избушка Федуловны, владелицы единственной на всю деревню коровёнки, и одной из немногих поклонниц Кузлякина.
Федуловна была особа экономная, во всём. Даже когда она варила компот, то ягоды из него не выбрасывала, а отжимала и делала потом с этими отжимками пирожки. Как-то раз она из щедрости душевной угостила одним таким пирожком Неумова. После этого Неумов перестал есть пирожки вообще, а уж после того, как услыхал от соседей Федуловны с чем эти "шедевры кулинарного искусства", то при слове "пирожок" стал испытывать такую дурноту, что сразу грохался в обморок.
Так вот, Федуловна чаёвничала. На столе пыхал жаром самовар, рядом стояла глубокая миска с баранками и красивая, прямо-таки роскошная сахарница с надписью «сахарок на зубок», в которой вместо сахара по-обыкновению были сливки. На сливки нацелился Федуловнин кот и только ждал удобного случая.
Федуловна макала баранки поочерёдно в кружку с чаем, потом в сахарницу со сливками и затем, с большим аппетитом поглощала. Одновременно она бдительно следила за котом, в корне пресекая все поползновения в адрес сливок.
И в тот самый момент, когда Федуловна отправила по направлению к зубам очередную баранку, двери, ведущие из сеней, распахнулись, и на пороге возникло белое приведение. Приведение, страшно вращая глазами и мыча, бросилось к рукомойнику и ожесточённо застучало металлическим язычком.
Федуловна икнула, и застыла с баранкой во рту. Но уже через секунду она оказалась на самом верху крыши избёнки, маячившей напротив. Только после этого с крыши раздался громкий и протяжный вой. Таким образом, препятствие в лице Федуловны на пути кота к сливкам успешно самоустранилось. Ну кот и дорвался.
Когда всполошившиеся соседи сбежались на крик, их взорам предстала занимательная картинка: на столе важно восседал кот с непомерно раздувшимся пузом. Он, жадно урча, зарылся мордой в сахарницу с кокетливой надписью «сахарок на зубок».
– Во-о-от это да! Федуловна-то со свой жадностью совсем кота довела – уже сахар жрёт!
Затем услышали мерзкое завывание, доносившееся откуда-то сверху. А потом разглядели и саму Федуловну, вцепившуюся в крышу.
– Ты чой-то, Федуловна, на крыше-то как оказалась? Звёзды что-ль считаешь?
– При-ви-де-ние… – замогильным голосом сквозь баранку прогудела Федуловна.
– Хде? Чой-то ни одного не видать! Слезай, давай.
Федуловна осторожно стала спускаться, но где-то на середине пути её глаза снова выцепили в темноте белое пятно. Баранка вылетела изо рта. Федуловна с диким рёвом: «Привидение!» вновь устремилась к верху и уселась на трубу. Больше она ни за какие посулы спускаться не желала.
Тогда вперед выступил Неумов. Он был как всегда в центре событий. Неумов, конечно же, быстро смекнул, что это за привидение и теперь увещевал Федуловну:
– Слезай, Федуловна. Это не привидение.
– Ни за каки коврижки! Я лучша тута посижу. Тута хорошо!
Вмешалась Савишна:
– Дак, чой ты, али там посялиться желашь?
Но Федуловна была непреклонна.
– А чо, и посялюсь! Я баба независима, сама себе хозяйка! Где хочу там и живу. И нихто мяня отседова не сгонить. Правов таких не имеяте! Вот тута жить и буду. Имею право на жалище, я-то законы знаю, меня не провядёшь!
– Слышь, Федуловна, да это ж совсем не привидение, – снова начал Неумов, – это ж Пимыч наш, свой собственный, деревенский, просто он накидку белую нацепил, навроде б как халата медицинского.
– А чо ж тогдысь, он по человечески-то не говорить, а токмо мычить, как корова. Да вот оно, вот оно! – снова завопила Федуловна.
И все увидели, как из темноты появилось белое страшилище, размахивающее руками и изрыгающее нечленораздельные звуки. Толпа дружно выдохнула: «А-а-а!» и рванула в рассыпную.
Пимыч, напуганный не меньше, что-то силился крикнуть им в след, но из его горла рвалось нечто хриплое.
– Да стойте вы! – заорал Неумов, – это ж Пимыч!
Но его уже никто не слышал. Толпа растворилась в темноте. Они остались втроём, Федуловна на крыше и Неумов с Пимычем на земле.
– Слезай, Федуловна, иначе все кости затекут. Смотри это Пимыч, – и Неумов сорвал с Пимыча простыню.
– Не верю я тебе.
– Ну, как хошь. А, между прочим, кот все сливки сожрал, а собаки с улицы забежали и со стола баранки таскают.
Не успел Неумов произнести последнее слово, а Федуловна уже неслась к дому, размахивая на ходу вицей. Вот так и закончилась эта история с привидением.
Утром обнаружилось, что Пимыч шлепнулся ночью как раз посередь известковой лужи. А как оказалась на дороге лужа извести, так и осталось тайной, пока сама Федуловна через неделю не призналась, что, не смотря на всё своё уважение, втихушку спёрла у Кузлякина со двора ведро извёстки, да запнулась в темноте. И разлила злополучную известь на дороге.