УЗЫ
Дорога
«Нет мудрее и прекрасней...»
Пролегла по белу свету дальняя дорога;
ни начала, ни конца ей, сколько ни гляди.
А у самого у края ясень рос убого.
Знать, судьба его такая – Бог не приведи.
Мир летел, спешил куда-то в будущность из были,
время призрачное мчалось на лихой арбе.
А у самого у края, поседев от пыли,
так и жил один тот ясень, трудно, по судьбе.
Разве в зной иль в час негожий
даст кому приют;
тяжесть снимет с плеч прохожий,
птички запоют.
Я и сам, кто в путь пускался,
уставал зело,
мимоходом прибивался
под его крыло…
Годы шли, гремели грозы, ветры проносились...
Он ещё стоял всё так же на своём краю;
только старый ствол изранен, ветви оголились,
и клонил уже седую голову свою.
Так, устав от жизни бренной, ждут её развязки,
грусть чиста, душа смиренна, в ней покой настал.
Это только мы такие – выдумали сказки,
будто счастие куётся. Что оно – металл?
А какое нынче время! Скорости крутые!
Перестроена дорога и в длину, и вширь.
Мчатся бешено машины в дали золотые.
Впереди – виденье рая, по краям – пустырь.
Что-то ветры стали суше и дожди скуднее.
(И без жертв не обойдутся новые дела).
Дорога ли жизнь? Дорога властвует над нею.
Ни прекрасней, ни мудрее... Копоть да зола.
1988
* * *
Любви повсюду чудились приметы.
Как не поверить сердцу своему?
Но только сердце юного поэта
себя не доверяло никому.
Чудак! Он так хотел любови вечной!
В реальности от жизни отставал;
с наивностью своею человечной
он этот мир жестоким признавал.
О, дай мне, Бог, хоть в долг, судьбу иную!
Пусть жизнь мне будет – вера и страда.
Когда ж любви хоть каплю заслужу я, –
отдам её покинувшим стада.
Ах, да... Признаться, - по душе мотивы,
когда бы оставался он – поэт,
хоть изредка, хоть чувствами. Но – нет.
(И я болел стихами с детских лет,
забытыми доныне справедливо.)
Вот юность минула и зрелость подлетела.
От замыслов – ни дыма, ничего.
И наша дружба также отгорела,
когда о ней судил он делово.
Он отдалился. А меня – задело.
Хотя, я чем достойнее его?..
И то, что сочиняю не для дела
да всё переживаю: для чего?
1985
* * *
Хорошо бы-хорошо
не печалиться, дружок,
не печалиться, дружок, понапрасну.
Ведь чего не суждено,
не дождаться всё равно.
Хорошо бы-хорошо жить прекрасно!
Погляди: по улице
люди мчатся, бедные.
Перестроечно. Морозно. Угодно.
Ты – такой же. Хмурится
отраженье бледное
в зеркале. Эх, хорошо б жить свободно.
Разбежалась, пронеслась,
замечталась, обожглась
вешняя твоя пора, запропала.
И душа не вознеслась,
и одёжка не пришлась.
Хорошо бы-хорошо – всё сначала.
Но, чего не суждено...
Я сижу, гляжу в окно.
Мысли спутаны, а муза спесива;
на меня – как на кино.
Что ж, прощай навеки. Но –
хорошо бы-хорошо жить счастливо!
1988
* * *
Не сбылось. Навалилась беда.
И жестоки вопросы с ответами.
Скован узами и обетами
безнадежно и навсегда.
Вечер тянется. Годы летят.
Вот уж ясно – что завтра не сбудется.
Так тоскливо, уныло и буднично
за окошком трамваи звенят.
Нынче в доме не та тишина.
Всё пропитано нервным отчаяньем.
В дальней комнате, будто нечаянно,
простонала в постели жена.
Так всю ночь: то фонарь за окном,
ослепляющий очи бессонные,
то во сне вдруг заплачет ребёнок...
Твой ребёнок в доме чужом.
1988
Повод и причина
Чёрным грачом на исходе недели
ты появляешься в доме своём.
Ночь до утра в неуютной постели
снова мы терпим с тобою вдвоём.
С каждым рассветом всё горше утраты,
всё неприглядней за окнами свет.
Вот и опять упрекаешь меня ты
в том, что случилось, и в том, чего нет.
В том, что я выгляжу белой вороной,
в том, что отстал от фортуны хвалёной,
зря истощал, не угнавшись за ней,
денег не нажил, утратил друзей...
Ты говоришь: «Неудачник несчастный!
Честный, а толку – с козла молока!»
(То ли вообще не везёт мне ужасно.
Или не ладится что-то пока.)
Мы не устроены жить, как живётся;
каждый измучился в доле своей.
Ты упрекаешь меня в чём придётся –
в бедности, в чести, в потере друзей...
Повода ради - ну что не взболтнётся!
Повода ради причина найдётся –
вновь ощутить, как нам быть нипочём
белой вороной и чёрным грачом.
Узы
«Знаю, кто опутан узами, тот – потерянный человек,
ибо нечто инородное пустило корни в его душе.»
Джозеф Конрад
Я хотел бы любить,
так, как верящий в идеалы.
Будто палец в висок –
откровенность без тени вранья.
Я хотел бы любить,
если б этого не было мало
или если бы мог
обмануться и я был – не я.
Я хотел бы любить,
разрушая канонов границы;
я хотел бы любить,
познавая прекрасную новь;
я б желал её пить
жарким ртом из бездонной криницы
и желал бы объять
не объятую эту любовь.
Я хотел бы любить,
но без вечных бесплодных терзаний,
чтоб несбыточных грёз
мне в бредовом уме не таить.
Я хотел бы любить,
не страшась роковых испытаний,
не скитаясь, как пёс,
оттого, что не смог угодить.
Я хотел бы любить,
чтобы голову чувство теряло...
Не могу сгоряча.
Не сумею себе изменить.
Вот колчан опустел
и уходит Амур с пьедестала,
жалко крылья влача
и бесстыдство стараясь прикрыть.
Да, я мог бы любить,
так, чтоб пели счастливые музы,
чтоб высокий мотив
подбирать к благородным словам.
Как дышать мне и жить? –
всё святое опутали узы.
И разрушен мой Храм.
Лишь осталась химера – я сам.
Да, я мог бы любить...
Что ж глядишь на меня ты с усмешкой?
Не поймёшь всё равно,
ведь понять – не колени раскрыть.
В твоих мыслях одно:
кем я буду – орлом или решкой?
Ну, а мне не дано
ни того, ни другого. Как быть?...
1989
* * *
Мне страшно здесь, и пусто, и темно.
Пора в дорогу. В этом лишь спасенье.
Пусть из души повыветрится зло,
забудутся обиды, пораженья
и всё, что я возвёл на пустяках...
Пора, пора – в дорогу, от мытарства,
пока надежда есть и разум не зачах,
испробовать последнее лекарство...
* * *
Ты им песни свои не пой,
ведь они никого не слушают.
Хоть и рвётся наружу строка,
затаи её в бедной груди.
Они станут острить вразнобой...
Но не то, что покажешься скушан, –
ты не трогай их чёрствые души.
Просто вовремя уходи.
Эти чувственные лады,
струны плачут от боли и ласки,
и утешат они, и поймут
на жестоких ухабах судьбы.
Да воздастся тебе за труды
за последней верстой этой тряски,
где на каждую светлую сказку
злые тени наводят жлобы.
Может, выживешь, может – нет,
но станься собой, поэт.
И тогда будет честен круг,
и тогда будет предан друг.
Вот тогда мы споём, споём
и друг друга поймём, поймём.
1990
Утреннее
Боже мой, как мало
у меня друзей!
Да, не прилипала
я, не ротозей.
* * *
Я не хотел его обидеть,
и предан был не им одним.
И он был вынужден увидеть,
как мне неловко перед ним.
* * *
Суматоха, будничность, отчаянье...
Так уходят годы в никуда.
Я и не заметил, как нечаянно
полюбил чужие города.
Ну, а тот, родной, в глуши затерянный,
ждёт меня, не зная ничего.
Там верба с черёмухой у берега,
все приметы детства моего.
Там дожди грибные землю радуют,
там садов вечерний аромат,
тихими ночами звёзды падают
в травы слушать пение цикад,
и сияньем вечности увенчана,
в речке отражается луна...
Так ты в моей памяти отмечена,
родина, родная сторона.
Где старушки, поутру спешащие
за рублём сердешным на базар,
бедные, простые, работящие;
им и рупь за труд как Божий дар.
Девки молодые, беспородные.
Да порода – это ерунда.
Там такие данные природные,
что куда нам браться, господа!
...Помню, как ушёл оттуда ранним я.
Каюсь – не жалею ни о чём.
Родину – и счастье, и страдания –
я несу в котомке за плечом.
Знаете, как трудно это высказать,
переживши беды, бесприют?..
Умные, мы часто смотрим искоса,
если нам любовь преподают.
В городах, чужих, нас кружит бешено
карусель чудная дней-деньских.
Что же на крови-то в нас замешено?
От соблазнов, от потреб каких?
Суматоха, будничность, отчаянье...
И порой спасения не чаю я.
Вот приметы нынешнего дня.
Но посмотришь в небо – отражается
вечность в нём, и детство не кончается,
и глядит, как мама, на меня...
1989
* * *
...А ещё бывали дни жестоки:
некуда и не к чему стремиться,
и друзья становятся далёки,
и душа не в силах возродиться;
женщина твоя – твоя потеря,
а другие – все они чужие.
И живёшь ты, ни во что не веря,
в эти дни жестокие и злые.
Ну а дни перерастают в годы...
Что ни год – то меньше остаётся...
Бесприютным призраком свободы
в сердце одиночество скребётся.
И надежды нет на перемены.
Сам в себе не в силах разобраться.
И тесны в дому, и давят стены,
от которых некуда податься.
Донимают рабские заботы.
Из души отчаянье сочится.
Жизнь проходит мимо, стороною...
Нет, всё это было не со мною.
1989
* * *
И.В.
Ты помнишь, какими мы были? –
близкими, сложными, дивными,
как жили волшебными звуками,
мечтали, слагали стихи...
А как мы беспечно любили!
Какими мы были наивными!
И как искупали разлуками
бездумности юной грехи.
Ты помнишь, какими мы были?
Мне нынче так больно и тягостно.
И гложет тоска безысходная,
и плачет гитара о нас.
Но годы над нами кружили...
И мы уже столько прожили,
что вспомнить, какими мы были,
почти невозможно сейчас…
Ты видишь, какие мы стали? –
взрослые, трудные, разные...
Теперь уже даже не верится –
неужто мы были близки?
И что нам в наследство досталось
от сада любви? Что осталось
от чувства, что вечным казалось?
Тоска. Иссушенье. Пески…
1989
Из воспоминаний о юности
Мы с тобой мечтаем вместе.
Как прекрасны наши песни!
Мы одни, и ночь ещё длинна.
Ты меня, конечно, любишь,
и уже не позабудешь,
и такая близкая, одна.
За окном вздыхают клёны.
Мы ещё не умудрённы.
Как наивен я и как раним!
Мне б любовь хранить от муки,
мне б не знать с тобой разлуки.
Что же это мы творим!
Дальние края, тревоги.
Ранняя печаль дороги…
Удержи меня, не отпусти!
Столько лет прошло. Но снова
ты приходишь из былого:
«Ты меня…»
«И ты меня прости…»
Это –
далеко-далеко
в прошлом –
между нами черта.
Где-то –
высоко-высоко –
исчезает наша мечта.
Апрель 1989
Песенка (Посвящение студентам)
Мы сидели в общежитии, пели, говорили...
Жизнь текла в своём развитии, допивался чай.
Если где-то вас обидели или позабыли,
не отчаивайтесь, братцы! Прошлое, прощай!
Синий вечер ожидания новых расстояний...
Но как чудно, по-домашнему выглядит уют.
Хватит нам ещё на каждого встреч и расставаний.
Ах, уймите эти струны! Что они поют?
Но, звучат они, волшебные, и дрожат от страсти.
Мы свою удачу бедную, может быть, спасём.
Лейся ж, музыка целебная, сердце, веруй в счастье!
Только раз живём на свете, так вот и живём.
Мы сидели в общежитии допоздна без дела.
Жизнь текла в своём развитии, допивался чай.
Оглянулись и увидели: время пролетело!
Так вот всё и происходит, будто невзначай.
1989
Бабье лето
Я привык всё таить в себе,
одиночество мне не странно.
Но... если странным кажусь тебе,
не суди обо мне пространно.
Всё так явно: то боль, то страх,
плоть взволнована, вихрь видений,
то слова ворошу в стихах,
то теряюсь в кругу сомнений,
то казённые всё дома,
серый цвет коридорных буден,
неприкаянность, кутерьма,
неуют да чужие люди;
то метель над землёй метёт,
то от зноя желтеют травы...
Вот и первый свой знак подаёт
эта осень, горчей отравы.
Она дышит своим холодком,
не глядит, что душа смятенна.
Сердце теплится угольком,
угасающим постепенно...
Только ты одна погоди!
Пусть всё прочее канет где-то.
Полюби меня, полюби,
даже если и странно это.
Бабье лето... А может, весна,
если вдруг оживёт надежда.
Ты, наверное, так нежна!
Так в глаза мои смотришь нежно!
Не пройди стороной, пригуби
то, что дарит нам бабье лето.
Даже если и странно это,
полюби меня, полюби.
1989
* * *
Слагающий гимны любви
души не спасёт от печали.
Реальность ясней, чем виденья.
И значит, прозрению быть.
Октябрь. Косые дожди
по стёклам струятся ручьями,
наивными, как уверенья,
которым недолго жить.
Соблазны ты зря не буди,
не надо пустых обещаний.
Та слабость (теперь уж я трушу)
не станет мне тяжким венцом.
Пусть лучше косые дожди
по стёклам струятся ручьями.
Но жаль, что открыл тебе душу.
Я больше не буду глупцом.
Песенка сентиментального бродяги
Обо мне не тревожься напрасно,
не томи, никуда не зови.
Ты со мной вечно будешь несчастна.
Не хочу я несчастной любви!
Ах, любовь! Что за странное чувство!
Я тебя приласкал – ну и что ж!
Свято место не может быть пусто,
а любовь ты другую найдёшь.
Вот ты снова вздыхаешь и плачешь,
а я бомжем усталым гляжу.
У тебя ещё будут удачи,
не печалься, что я ухожу.
Не жалей, береги идеалы
и не думай о том, что грешна.
Нынче ты ничего не теряла,
всё равно будешь чья-то жена.
Обо мне не тревожься напрасно.
Посмотри – я не твой идеал.
Ты со мной вечно будешь несчастна.
Я ведь просто тебя приласкал...
1990
* * *
Без прошлого и без потерь
мы не останемся, права ты.
И вот – незапертая дверь.
А там – в свечах – твои пенаты...
И там такая тишина...
И ты лежишь. Грешна, грешна...
Я всё ещё могу войти
и в тишине тебя найти.
Я всё ещё хочу понять –
какую милость обретаем?
Уже и Рай необитаем,
и порознь движемся опять.
В тебе всё теплится весна.
Мне моя молодость страшна.
Но снова грань переступаем.
Свеча. Тревога. Тишина...
Песня о двух фантазиях
Две эти странные, непостижимо случайные
наши фантазии, жаркие, грешные, тайные...
Им не искать уже смысл мироздания.
Что им теперь суета и страдания,
смех и стон? –
сон.
Это не облака тень растворяется
в вышине –
это фантазии наши теряются
в тишине.
Может быть, там они вместе останутся
и никогда, никогда не расстанутся –
в вышине,
в тишине.
Ах, это чудо – блаженство слияния
двух надежд!
Ах, это чудо – свобода без граней и
без одежд!
Ах, это чудо – дорога небесная!
Ах, эта музыка – слышишь? – чудесная,
ясная,
страстная!
Дымку волос твоих утром, прощаясь, потрогаю.
Не провожай меня грустной, усталой и строгою.
Наши фантазии недостижимые.
А мы гонимые.
А мы ранимые.
Странные...
1990
Мне хорошо
Мне хорошо. Мне надо в это верить,
пусть обмануться, забывая суть.
Были бы стены и двери,
можно прожить как-нибудь.
Пусть у меня убогое жилище.
Я ведь не балован. Отчего ж роптать?
Надо быть выше и чище,
чтобы на быт не взирать.
Мне хорошо, и мой рассудок волен,
мне надо верить, что я не обречён.
Нет, не собой я доволен,
нет – я судьбой восхищён!
Мне хорошо, что я ещё не спятил,
что никого я не учу, как жить.
Мне бы на собственном платье
рваные дыры зашить.
Мне хорошо наедине с мечтою.
(Только бы мне никто не помешал!)
Вновь проплывёт предо мною
призрачный мой идеал.
Мне хорошо!..
«Ну, подожди немножко.
Я же до главного так и не дошёл!
Что? Остывает картошка?
Надо садиться за стол?»
Жаль... Остывает картошка...
Картошка?.. Ах, да – я же сам просил.
«Ну почему не хочу? Хочу, конечно.
Как я себя чувствую? – хорошо».
А мне действительно хорошо? –
Да... Мне – хорошо...
1991
Я – странник
Я – странник. Да, я точно знаю это.
Хотя на мне фартовый пиджачок.
Но мой картуз и старые штиблеты
ещё хранит семейный сундучок.
Я – странник. Да, мне не нужны вериги,
меня никто не сможет изменить.
Есть люди, будто правильные книги.
Но мне, конечно, правильным не быть.
Я – странник. Да – ну что могу я сделать?
Принадлежит моя природа – мне.
Я – странник. Да, коль всё мне надоело –
и фонари, и тени на стене!
...И я уйду, смеясь над городами,
где мы живём – исчадья суеты!
Я – странник, я – пылинка в океане
неведомой космической мечты…
1991
* * *
Ирония судьбы – невинная причуда
таинственных начал, дающих форме суть,
меж тем, как мы живём и в ожиданье чуда
пытаемся себя хоть в чём-то обмануть...
И ждёт нас впереди, в созвездии пророчеств,
забвенье и печаль. И это – не предел.
О, как я одинок! Как мой мирок непрочен!
Ещё вчера была здесь женщина. Я пел
и сердце предавал губительному жару,
пока родник души не заглушила страсть.
И прежде, чем прозрел, я, сам не свой, гитару
разбил, и был готов, – чтоб самому пропасть.
А на меня уже была рубашка сшита –
в широких рукавах блистать перед толпой.
И так она меня любила деловито,
что я полгода спал, и снился мне запой.
Ах, есть во всём резон: в любви, в вине и в хлебе!
Но сразу как открыть мудрёный тот Сим-сим?
Судья – один – Господь – в души бездонном небе.
Сам грешных не сужу. Да был бы не судим!
А впрочем, виноват; а всё ж, пред ней в долгу я.
Не много обещал, а и того не смог.
Принцесса, ты прости за вольность, за чужую.
Ты веришь в идеал... А я так одинок.
1991
У меня есть Сенька друг
У меня есть Сенька друг, Сенька друг, Сенька друг –
от него жена ушла подло.
Он решил – ему каюк.
А я зову его на юг:
Поедем, Сень, на юге баб – кодло!
Там, на юге, будем мы, будем мы, будем мы
пить у моря синего пиво –
потому что люди мы, люди мы, люди мы
и имеем право мы жить красиво!
Здесь тоска и бесприют, льют дожди, холодно.
А на юге – солнышко золотое.
На песочек ляжем мы, сытые, голые,
поглядим на небушко голубое!
Не отчаивайся, брат, зря страдать надо ли?
Эх, гульнём на юге мы хорошенько!
Чтобы звёзды в руки нам падали, падали –
стоит только захотеть, Сенька!
И тогда мне Сенька друг, Сенька друг, Сенька друг –
он в сердцах ответил мне дерзко.
А я ведь что? – Да я, как друг,
сказал: Поехали на юг!
Хотя и там, конечно, всё – мерзко.
1991
Сладкая ода
Моя любимая кровать,
к тебе моё стремленье,
когда уж ничего нельзя
и, в общем, – наплевать.
Когда не тянет ни к чему
и бодрствовать – мученье,
подушку крепко обниму
и буду сладко спать.
Песенка про невезение Ипполита
Наш приятель Ипполит
в жизни – юморист.
А ещё он знаменит,
как в душе турист.
Собирается в поход
он четыре раза в год.
Но ему всегда ужасно
не везёт.
Ждал он лета, чтоб на плечи
нацепить рюкзак
и отправиться далече,
а не просто так.
Ах, романтика дорог,
вольность и простор!
Но лишь выйдя за порог,
он мозоль натёр.
Огорчился Ипполит
и сказал: «Увы!
У меня мозоль болит –
с ног до головы.
Так что вы, ребяты, сами
встретите восход.
Но в байдарочный – я с вами
выберусь в поход!»
Месяц август подошёл,
будто дар небес.
Мы с байдарками – на Псёл –
испытать чудес.
Вот уже душа горит,
и река зовёт!
«Где ж, ребята, Ипполит?
Что ж он не идёт?»
Мы тогда – домой к нему:
«Что опять с тобой?»
Друг наш стонет: «Не пойму,
всё так плохо, ой!
Не придётся мне, ребяты,
пить речной туман.
Лучше я весной – в Карпаты –
на катамаран!»
А когда весна сменила
льды и холода,
нас в дорогу поманила
горная вода.
Но не поехал с нами вместе
бедный Ипполит –
то ли прыщ на заднем месте,
то ли… (тут можно назвать любой диагноз)
Трудно жить на этом свете,
если не фартит.
Ах, как шёл бы по планете
друг наш Ипполит!
Он бы в гору, он бы в реку,
всё вперёд, вперёд!..
Отчего ж так человеку
вечно не везёт?
Ну почему так человеку
в жизни не везёт?..
1993
Неприличное дело
из коллекции литературных шутников
В летний полдень Лев Толстой
по дороге шёл пустой;
бормотал - что думал:
Повесть напишу, мол.
От душевной простоты
Завернул он за кусты
По нужде по скромной
В стороне укромной.
Вот в кустах он побывал.
Ну, и дальше зашагал.
Дело-то обычное.
Но, всё же, неприличное.
Так некстати, так некстати!
А ещё – большой писатель!
Эпиграммы к году Петуха
в киевском клубе песни «Арсенал»
Александру Королю
«Будет он Козлом или Бараном –
Этот неизвестный Новый год…»
(А. Король)
Ни Козлом он не был, ни Бараном,
но всё те же страсти, смех и боль.
И всё те же песни пишет рьяно
Александр Яковлич Король.
Льву Лобанову
От обезьяны – одни потроха.
Но в клетку ко Льву принесли Петуха…
Александре Лутохиной
«Кружит ветер озорной паутинку
и беспомощную муху в серединке»
(А. Лутохина)
Кружит ветер озорной паутинку,
там Лутохина попалась в серединку.
Как над нею пауки колдовали!
Но потом их петухи поклевали.
Владимиру Мацуцкому
«Опять в саду внезапно –
мой праздник…
…и шмель, что в струнах-крыльях
летает нотой «до»»
(В. Мацуцкий)
Опять в саду на даче
созрела чепуха.
Но будет ли иначе
без пенья Петуха?
Когда ж Петух бароном
вдруг прыгнет на ведро,
он будет камертоном
тебе под ноту «до».
Январь 1993
«Ужин при свечах» або «Вечеря при свічках»
история одного выступления на капустнике почтенных авторов
Александра Шаргородского, Дмитрия Боня (Дэ Боня) и Олега Рубанского
перед не менее почтенной публикой
На сцене ведущий программы А. Шаргородский:
Если что-то пропоётся, сочинится у меня –
только хи;ты, только хи;ты, только хи;ты!
Да, вы правы, вы узнали: перед вами – дэ Боня,
знаменитый, знаменитый, знаменитый!
Выходит с чужой металлической гитарой, слегка навеселе, дэ Боня и весьма свингуя, исполняет свой русский текст:
Я бы свечи сегодня зажёг,
чтобы стало яснее и выше
то, что каждый сегодня услышит,
как услышит он собственный вздох.
Чтобы всё, что мы сможем услышать,
чтобы всё, что мы сможем увидеть,
каждый чувствовал глубже и выше,
не кричал и не хлопал в ладоши,
каждый думал, что он – совершенство,
удивительный, умный, хороший!
На сцену, для всіх раптово, вривається з іншою, знайденою за кулісами, гітарою
Олег Рубанський, майже як скло, і танцюючи під власний спів босанову,
перекладає для тих, хто не розуміє язык:
Я б сьогодні свічки запалив,
щоби вище було та ясніше
те, що кожен сьогодні почує,
як він чує зітхання своє.
Щоб усе, що ми зможем почути,
щоб усе, що ми бачити зможем,
відчувалося кожним глибоко,
хто забуде про суєтні гроші,
нехай кожен вважає – він геній,
дивовижний, розумний, хороший!
Дэ Боня потрясён, и неожиданно посерьёзнел. Затем берёт себя в руки и-таки поёт дальше:
Я бы свечи сегодня зажёг,
чтобы стало яснее и выше
то, что каждый, конечно, услышит
при желании (если б он смог!..)
Чтобы, даже сгорая случайно
на свечи этой пламени тихом,
ни один не орал эпохально,
грандиозно не топал ногами,
каждый думал, что он – исключенье
и один обладает мозгами!
Автор русского текста убегает за кулисы для дружеских рукопожатий с Шаргородским.
Український автор, вважаючи, що йго слово – останнє, залишається на сцені та голосно фінішує на модуляції:
Я б сьогодні свічки запалив,
щоби вище було та ясніше
те, що кожен, звичайно, почує
при бажанні і вмінні почуть.
А із тих, що згорять випадково
в цьому тихому полум’ї свічки,
хай ніхто не вола епохально,
грандіозно не тупа ногами,
кожен дума, що він – вийнятковість,
пуп землі, а не дурень з рогами!
Из-за кулис перед не слишком дружными аплодисментами под лирные вздохи струн Дэ Бони успевает достичь цели умный Шаргородский, копируя приглушённый баритон с речетативом Горация:
«Тот, кто золотой середине верен,
мудро избежит и убогой кровли,
и того, в других что питает зависть, –
дивных чертогов…»*
*Из второй книги «Од» древнеримского поэта Горация
1989
* * *
Я не ангел, моя дорогая,
но фортуна к тебе не глуха, -
я её, как могу, ублажаю,
отпуская тебя от греха.
О, l’аmour! О, toujours! Сколько стонов!
Будь я в небе журавль, пёс ли я –
но душа, но душа вне канонов
и никто ей, никто не судья.
Где весна, страсть, цветы? Время мчится.
Разлетелись амуры ночей.
А теперь до утра по стеклу дождь осенний струится,
будто слёзы из глаз фонарей.
Для мечты, для мечты нет границы!
Для любви, для любви нет цепей!
Улетай, улетай, потому что мы вольные птицы,
ни о чём, ни о чём не жалей.
1991
* * *
Вы знаете, как пишутся стихи?
...Есть в тайниках истомы и блаженства
гарем такой, где рифмы-совершенства
лежат, великодушны и тихи.
Их гении берут как бы шутя,
ласкают – и являются стишатки...
То для других – вериги и порядки...
Я раньше был – капризное дитя,
покуда муть, дремавшая на дне
сознанья, не подвиглась на круженье
той женщиной, чьё дольше окруженье
невыносимо чувству, жизни, не...
...Стихи поэты пишут сгоряча!
Их рифмы, как испуганные девы!
У колыбели – вечная свеча
и флейты сладострастные напевы!
...Но чувствам в сокровенной глубине
тревожно. Сердце бьётся учащённо.
Что ж, мученик, блаженствуй обречённо.
Крепись душа, ранимая извне.
А девы всё смелее и всё злей.
Жизнь... Жить – всё безысходней и больней.
Прошла эпоха вольности и оды,
осталась лишь элегия о ней...
...Стихи поэты пишут – отрешась.
Не ведая ни правил, ни законов,
парят они, исчадья вечных стонов,
по-своему прекрасны – отрешась!
Безудержно, как бабочки в ночи,
летят они на дивное свеченье!
Крылатые, по праву обреченья –
сгореть в огне предвечности-свечи.
-------------------------
Мой брат поэт! Что ж я тебе желаю? –
Быть не убитым, проходя по краю,
свободным быть и о свободе петь!
Чрез сотый крах всего – достичь паренья!
Чтоб неизбежным было вдохновенье!
Иных богатств пусть вовсе не иметь.
И всё-таки пройдя сквозь все невзгоды,
признать себя лишь зёрнышком природы.
И голос брата выслушать. Успеть...
1991
* * *
Вы, наверное, очень устали
в этих дней суете неразумной.
Находили Вы и теряли,
и порою бывали безумной.
Отдохните, вдохните свободу,
позабудьте все огорчения.
Я, прочувствовав Вашу природу,
предлагаю продлить ощущения.
Я могу Вам позволить шалости,
не давать и не ждать обещания,
мне достаточно самой малости
неосознанного желания.
Ну, а дальше пусть – как получится
нам пройти полуночный путь...
Как нежны Вы, моя попутчица,
Ваша шея, и плечи, и грудь...
Ничего, что мы с Вами разные.
Я Вас, милая, не сужу.
Правда, Вы никому не расскажете?
Да и я никому не скажу.
* * *
Мы недоверчивы, право!
Мечемся влево и вправо.
Мечемся, мечемся, мечемся...
Только надеждами лечимся.
Но стоит ли ждать, как и прежде?
Время сбываться надежде!
Надо ли, надо ли, надо ли,
чтоб от отчаянья падали
руки, мечты, вожделения –
в бездну, во мрак, в отчуждение?..
Так – только вечно терзаться.
Слышишь? Не надо бояться!
Март
Как это ни странно,
снова не до сна.
За окошком, Анна,
ранняя весна.
Улыбнись, подруга,
не храни печаль.
Будут гости с юга
к нам в провинциаль.
Принесут на крыльях
песенки небес,
чтоб не позабыли
мы земных чудес.
Мы проснёмся рано,
шторы распахнём.
Слава Богу, Анна…
Всё-таки – живём.
Два посвящения Александру Шаргородскому*
1.
«…Пусть витийствую – но не лукаво.
Восторгаюсь – так неспроста.
У поэта особое право
и особая правота»
А. Шаргородский. Из «Комментария к мадригалу»
Позабыты химеры и былые прозренья.
Вот и радуйся, Саша; благо – жизнь не пуста.
Ты уже пригубил от любви и лишенья
и вот-вот к Мадригалу приведёт Правота.
То июньским дождём, так светло пролетающим мимо,
то морзянкой сомнений, то облака тенью – стихи.
То какая-то женщина ходит, тобою любима...
Но Чернобыль зовёт и опять отпускает грехи.
Где-то старцы брюзжат и от праздности нюхают розы.
Ты ж, как юный гусар, терпишь холод и неуют.
...Нелюбимые женщины – ах, эти вечные позы!
И, конечно, любимые, те, что и жить не дают...
Итого: сорок два. Копошись в муравейнике будней,
будь здоров и спокоен, мужайся и крепни в локтях.
Нелегко быть поэтом на этом кренящемся судне.
Но ещё тяжелей, если жить на чужих кораблях.
1989
2.
Все в этой жизни кандидаты –
кто в рай, кто в ад...
Но лучше береги себя ты,
мой старший брат.
Всю тяжесть мира невозможно
поднять на грудь.
Но Вещий вымысел поможет
постигнуть суть.
С ней невозможно отрешенье –
не снизойдёт.
Лишь только верой в озаренье
душа живёт!
Пускай, немножечко печальны
звучанья слов.
Но мы с тобой сентиментальны
без дураков.
А время – швыдкое какое –
ку-ка-ре-ку!
И ведь пережили такое
мы на веку...
Ты можешь не потрафить моде.
Тебя понять!..
А правда – главное приходит
за 45?
* В посвящениях использованы цитаты и образы из поэзии А. Шаргородского (1947 – 2004)
1992
* * *
Де синя річка, тиха та глибока,
роки спливають снами чарівними,
ніч зоре ока віщує до серця,
натхнення вічність обіймає душу…
Де вечори гаям дарують спокій,
де вранішні прозорі прохолоди
і де навколо світ такий широкий,
що неможливо погляд відірвати…
Земля і небо – згода і кохання,
життя єдине і єдина доля, –
там спочивають мої сподівання,
коли душа у розпачі безмежнім…
Там над рікою дім стоїть щасливий –
від зрадливого світу порятунок.
В тім домі я б знайшов собі притулок
і не шукав би марно щастя в світі…
Невже нема кінця
стражданням та шляхам,
якими доля йде
аж доки стане сили
до згибелі?
Чого мені шукать,
чекати в цім житті?
Хіба ж я вже не там,
не там, де мої мрії,
і тиша, і любов,
і вся моя душа?..
А тут мене нема.
Одна лиш тінь самотня,
навіжена, німа.
Хіба ж це, справді, я?
О, ні, не вірю, ні –
так довго я б не зміг
у цім житті лишатись!
І хто ж то як не тінь чекає на її –
прекрасну жінку ту, що я колись придумав
в блакитних снах своїх?
Чекає, бо не зна,
що з нею я живу
в країні забуття
у домі над рікою.
Що там щасливий я,
і те – її любов,
і що вона – моя, кохана та єдина
у вічнім тім краю…
А тут – моя лиш тінь,
що вірує – знайде!
Та мріє дочекатись…