Oscar Wilde. The Fisherman and his Soul
Каждый вечер молодой Рыбак выходил в море на своей лодке и ставил сети.
Когда ветер дул от суши, ничего не ловилось или, в лучшем случае, немного, поскольку ветер был резким, а тучи походили на крылья чёрных птиц, и волны поднимались им навстречу. Но когда ветер начинал дуть в сторону берега, рыба поднималась из глубины и попадала в сети Рыбака, а он потом вёз продавать её на базаре.Он выходил в море каждый вечер, и однажды сеть оказалась такой тяжёлой, что он едва мог тащить её. Засмеявшись, он сказал себе:
– Похоже, я поймал всю плавающую здесь рыбу или выловил какого-то странного монстра, который будет диковиной для людей, или что-то ужасное, на что пожелает взглянуть Королева, – и он с такой силой тянул грубую верёвку, что на его руках вздулись вены, подобные голубым линиям эмали на бронзовой вазе. Он тянул за тонкую бечеву, и ближе, ближе подходили поплавки, и вот, наконец, из воды показалась сама сеть. Но в ней не было ни рыбы, ни диковинного монстра, ни какой-нибудь интересной вещи, а была в сети маленькая спящая Русалка. Волосы у неё свисали мокрым золотым руном, и каждая отдельная волосинка была как бы золотой нитью, оправленной в стекло. Её тело было похоже на белую слоновую кость, а хвост – цвета серебра с жемчугом. Зелёные водоросли обвивали её, как морские раковины были у неё уши, а губы подобны кораллам. Капли воды стекали с её груди, и морская соль блестела у неё на ресницах.
Она была так красива, что, подтянув сеть, молодой Рыбак, поражённый её красотой, взял Русалку на руки и прижал к себе. И когда он к ней притронулся, она вскрикнула как испуганная чайка, с ужасом посмотрела на него своими синевато- лиловыми аметистовыми глазами и попыталась освободиться. Но молодой Рыбак держал крепко, не давая ей свободы. И она, увидев, что положение безвыходное, заплакала и сказала:
– Умоляю, отпусти меня, потому что я – единственная дочь Морского Короля, и отец мой стар и одинок.
А молодой Рыбак отвечал:
– Я не отпущу тебя до тех пор, пока ты не пообещаешь, что, когда я позову тебя, ты приплывёшь, чтобы петь для меня, ведь рыбы любят слушать песни Обитателей моря; и тогда мои сети будут полны рыбы.
– Правда, что ты отпустишь меня, если я пообещаю это? – воскликнула Русалка.
– Истинная правда, я отпущу тебя, – ответил Рыбак.
И она пообещала ему то, что он хотел, и дала клятву Обитателей моря. Тогда он отпустил её из рук, и она нырнула в глубину, содрогаясь от непонятного страха.
Каждый вечер молодой Рыбак выходил в море и звал Русалку, а она выныривала из воды и пела ему. Рядом с ней кругами плавали дельфины, и над её головой летали чайки. Пела она удивительные песни. А пела она о жителях Моря, которые перегоняют свои стада от пещеры к пещере, перенося детёнышей на плечах; о Тритонах, у которых длинные зелёные бороды и волосатая грудь и которые трубят в закрученные раковины, когда идёт процессия Короля; о дворце Короля, где всё внутри янтарное, крыша из чистого изумруда, а пол из яркого жемчуга; о морских садах, где большие красивые опахала из кораллов колышутся целый день, а рыбы снуют вокруг, словно серебряные птицы, где анемоны цепляются за скалы, а бутоны розовых цветов обитают на ребристом, жёлтом песке. Она пела о больших китах, что приплывают из северных морей, а на их плавниках висят сосульки; о Сиренах, которые рассказывают такие чудные истории, что купцы затыкают свои уши воском, иначе, услышав Сирен, они прыгают в воду и тонут; о затонувших галеонах с их высокими мачтами, где мёртвые моряки держатся за такелаж, а макрель проплывает в раскрытые иллюминаторы; о маленьких ракушках, великих путешественницах, что, цепляясь на киль корабля, плавают по всему свету; о каракатицах, которые живут возле подводных скал, имеют длинные, тёмные щупальца и могут сотворить ночной мрак, если захотят; о морских наутилусах, имеющих свой собственный кораблик под шёлковым парусом, сделанный из опала; о счастливых Водяных, которые играют на арфах и могут усыпить игрой больших Кракенов; о мальчишках, весело катающихся на скользких спинах дельфинов; о Русалках, что лежат в белой пене волн и протягивают руки морякам; о морских львах с их кривыми бивнями; о морских коньках с волнистыми гривами.
Она пела, и крупные рыбы выплывали из глубины послушать её, а молодой Рыбак забрасывал свои сети и ловил их, некоторых рыб он добывал острогой.
Когда его расписная лодка была полна, Русалка, улыбаясь ему, погружалась
в море. Она никогда не приближалась так, чтобы он мог коснуться её. Часто он просил, чтобы она подплыла ближе, но напрасно, а когда ему казалось, что он вот-вот схватит её, она как тюлень ныряла в воду и в этот день больше не появлялась. А голос её с каждым днём звучал всё более сладко. И так сладок был её голос, что он забыл и свои сети, и свои рыбацкие хитрости, и всё своё ремесло. Рыбы с красными плавниками и золотыми, выпуклыми глазами плыли стаями, но ему они не были нужны. Его острога лежала без применения, и плетёные из ивы корзины были пусты. С удивлёнными глазами и полураскрытыми губами сидел он недвижно в лодке и слушал, пока не начинал наползать морской туман, и пока волшебная луна не покрывала его смуглое тело серебром своего света.
В один из вечеров молодой Рыбак позвал Русалку и сказал ей:
– Маленькая Русалка, маленькая Русалка, я люблю тебя. Стань моей невестой, потому что я так люблю тебя.
Но Русалка покачала головой.
– У тебя человеческая душа, – отвечала она, – и я смогу полюбить тебя, если ты расстанешься со своей душой.
И молодой Рыбак сказал себе:
– На что мне моя душа? Я не могу видеть её. Я не могу её потрогать. Я не знаю её. Пожалуй, я расстанусь с ней и получу взамен счастье.
Крик радости сорвался с его губ и, поднявшись в лодке, он протянул к Русалке руки.
– Я расстанусь со своей душой, – говорил он, – ты будешь моей невестой, а я твоим женихом, мы будем жить в глубине моря, и ты покажешь мне всё, о чём пела, а я сделаю для тебя всё, что пожелаешь, и ничто не разлучит нас».
Маленькая Русалка засмеялась, спрятав лицо в ладонях.
– Но как же я расстанусь со своей душой? – воскликнул молодой Рыбак, – скажи, как это делается, и я сделаю.
– Увы! Я не знаю, – сказала маленькая Русалка, – у Обитателей моря нет души.
И печально глядя на него, она погрузилась в глубину.
Ранним утром следующего дня, когда солнце на пядь поднялось над холмами, молодой Рыбак пришёл к дому Священника и трижды постучал в дверь. Монах-послушник посмотрел через глазок, и когда увидел, кто это был, отодвинул засов и сказал: «Входи».Молодой Рыбак вошёл и, опустившись на колени на сладковато пахнущий камышовый коврик, обратился к Священнику:
– Святой Отец, я полюбил Обитательницу моря, а моя душа препятствует исполнению моего желания. Скажи мне, как я могу избавиться от моей души, потому что, по правде говоря, она мне не нужна. Для чего мне она? Я не могу видеть её. Я не могу её потрогать. Я не знаю её.
А Священник, ударив себя в грудь, воскликнул:
– Увы! Увы! ты сошёл с ума или съел какое-нибудь ядовитое растение, поскольку душа – самая прекрасная часть человека, она дана нам Богом, чтобы мы достойно обращались с ней. Нет вещи более ценной, чем человеческая душа, никакая земная вещь не сопоставима с ней. Она дороже всего золота мира, дороже рубинов всех королей. Поэтому, сын мой, не помышляй о подобном. Это грех, который не может быть прощён. А что касается Обитателей моря, то они пропащие, и тот, кто сближается с ними, тоже становится пропащим. Они, как дикие животные, не отличают добро от зла, и не за них умирал Господь.
Глаза молодого Рыбака наполнились слезами, когда он слушал горькие слова Священника и, поднявшись с колен, он сказал:
– Святой Отец, Фавны живут в лесах и они счастливы, на скалах восседают Водяные с арфами червонного золота. Позволь мне быть таким, как они. Я прошу тебя об этом потому, что их жизнь – как жизнь цветов. А что до моей души, какая мне от неё польза, если она стоит между мной и тем, что я люблю?
– Чисто-плотская любовь – это низость, – заговорил Священник, сдвинув брови, – низость и зло есть все языческие пороки, от которых Господь страдал на своём пути. Это проклятье – быть фавнами в лесах или певцами на море. Я слышал их по ночам, они хотели соблазнить меня, отвлекая от молитв. Они бродили под моими окнами и смеялись. Они нашёптывали мне на ухо рассказы о своих греховных радостях. Они по-разному искушали меня, и когда я молился, корчили мне всякие противные рожи. Они пропащие, говорю я тебе, они пропащие. Для них нет Небес и нет преисподней, и никто из них не превозносит имя Господа.
– Святой Отец! – воскликнул молодой Рыбак, – ты не знаешь, о чём говоришь.
Я поймал своей сетью дочь Морского Короля. Она прекрасней утренней звезды, она белее луны. За её тело я отдам свою душу, а за её любовь откажусь от Небес. Расскажи то, о чём я просил, и позволь мне мирно уйти.
– Вон! Вон! – закричал Священник, – твоя возлюбленная из пропащих, и ты с ней станешь пропащим, – и Священник, не благословив, указал ему на дверь.
А молодой Рыбак пошёл на базарную площадь, и шагал он медленно, опустив голову, как человек, у которого горе. Когда торговцы увидели его, то начали перешёптываться, и один, подойдя к нему и назвав по имени, спросил:
– Что ты продаёшь?
– Хочу продать тебе мою душу, – отвечал Рыбак. Умоляю купить её, потому что я от неё устал. Для чего мне она? Я не могу видеть её. Я не могу её потрогать. Я не знаю её.
Но торговцы смялись над ним и говорили:
– Для чего нам человеческая душа? Она не стоит и мизерного кусочка серебра. Продай нам в рабство своё тело, мы оденем тебя в ткани цвета морской волны, наденем перстень тебе на палец, сделаем из тебя любимца великой Королевы. Но не говори нам о душе, нам она без надобности и в нашем деле не представляет ценности.
И молодой Рыбак сказал себе:
– Какая странная вещь! Священник утверждает, что она дороже всего золота на свете, а торговцы говорят, что она не стоит и мизерного кусочка серебра.
От базарной площади он направился на берег моря и там стал размышлять о том, что ему делать. В полдень он вспомнил, как один из его приятелей, сборщик морских водорослей, рассказывал ему о какой-то Ведьме, которая жила в пещере над заливом и была очень искусна в своём мастерстве. Он вскочил и побежал – так было велико его желание избавиться от своей души, и облачко пыли поднималось за ним, когда он мчался по песчаному берегу.
По зуду в своих ладонях Ведьма узнала о его приближении, и она засмеялась, распуская свои рыжие волосы. С распущенными волосами стояла она у входа в пещеру, держа в руке цветущую веточку дикого болиголова.
– Что тебе нужно? Что тебе нужно? – восклицала она, пока молодой Рыбак тяжело поднимался по круче и, подойдя, поклонился ей. Рыбы в твои сети, когда плохой ветер? У меня есть маленькая дудочка из тростника, и стоит мне подуть в неё, как в залив плывёт кефаль. Но нужно платить, милый мальчик, нужно платить. Что тебе нужно? Что тебе нужно? Шторм, который разобьёт корабли и выбросит на берег сокровища в сундуках? У меня есть больше штормов, чем у ветра, ведь я служу тому, кто сильнее ветра. С помощью простого сита и ведра с водой я могу отправить большие галеоны на дно. Но за всё нужно платить, милый мальчик, нужно платить. Что тебе нужно? Что тебе нужно? Я знаю один цветок, который растёт в долине, и никто, кроме меня, его не знает. У него пурпурные листья, звезда в сердцевине, а сок его белый, как молоко. Если этим цветком ты коснёшься губ Королевы, она последует за тобой повсюду. Она встанет с королевского ложа и последует за тобой по всему свету. Но за это нужно платить мне, милый мальчик, нужно платить. Что тебе нужно? Что тебе нужно? Я разотру в ступке высушенную жабу, приготовлю из неё отвар, помешивая его костью руки мертвеца. Окропи своего спящего врага этим отваром, и он превратиться в чёрную гадюку, которую убьёт твоя собственная мать. На колеснице я доставлю луну с небес, а в куске хрусталя покажу тебе лицо Смерти. Что тебе нужно? Что тебе нужно? Расскажи мне о твоём желании, и я сделаю это, но ты должен будешь заплатить мне, милый мальчик, заплатить мне.
– Речь о небольшой вещи, – сказал молодой Рыбак, – но Священник разгневался и прогнал меня. Речь о небольшой вещи, но торговцы посмеялись надо мной и отказали. Поэтому я пришёл к тебе, хотя люди называют тебя злой; и, какой бы ни была твоя цена, я всё равно заплачу.
– Что же ты хочешь? – спросила Ведьма, приближаясь к нему.
– Я хочу избавиться от своей души, – отвечал ей молодой Рыбак.
Ведьма, вздрогнув, побледнела и спрятала лицо в складках своей голубой накидки.
– Милый мальчик, милый мальчик, – бормотала она, – как это ужасно.
А он тряхнул своими каштановыми кудрями и улыбнулся.
– Моя душа для меня – ничто, – говорил он, – я не могу видеть её. Я не могу её коснуться. Я её не знаю.
– Что ты мне дашь, если я расскажу тебе? – спросила Ведьма, глядя на него своими красивыми глазами.
– Пять золотых монет, – отвечал молодой Рыбак, – и мои сети, домик, в котором я живу, и расписную лодку, в которой я плаваю. Только скажи, как мне избавиться от моей души, и я отдам тебе всё, что имею.
Она, смеясь, легонько ударила его веточкой дикого болиголова и сказала:
– Если я захочу, то смогу превратить в золото осенние листья, а лучи бледного лунного света – в серебро. Тот, кому я служу, богаче всех королей в мире, и у него есть свои владения.
– Что же тогда я могу дать тебе, – воскликнул он, – если это и не золото, и не серебро?
Ведьма провела по его волосам своей тонкой белой рукой.
– Ты должен будешь станцевать со мной, милый мальчик, – говорила она, улыбаясь.
– И ничего, кроме этого? – удивлённо воскликнул молодой Рыбак.
– И ничего, кроме этого, – подтвердила Ведьма и опять улыбнулась ему.
– Тогда на закате дня в каком-нибудь укромном месте мы будем танцевать с тобой, а после этого ты расскажешь мне то, что я так хочу знать.
Она покачала головой, невнятно приговаривая:
– Когда будет полнолуние, когда будет полнолуние.
Потом она осмотрелась вокруг и прислушалась. Синичка с писком спорхнула со своего гнезда и кругами летала над песчаными холмами, три пятнистых птички копошились в серой траве, пересвистываясь друг с другом, и никаких иных звуков, разве что шорох волн внизу, накатывающих на прибрежную гальку. Притянув его ближе к себе, почти касаясь своими сухими губами его уха, она шептала:
– Ночью ты должен взойти на вершину холма; сегодня у нас шабаш, и он должен быть там.
Молодой Рыбак вздрогнул, глядя на неё, она же в улыбке показывала свои белые зубы.
– Кто это Он, о котором ты говоришь? – спросил Рыбак.
– Неважно, – отвечала она, – приходи ночью, стань под ветвями чинары и жди меня. Если на тебя бросится чёрная собака, ударь её ивовым прутом, и она убежит. Если с тобой заговорит сова, не отвечай. Когда будет полнолуние, я стану рядом с тобой, и мы будем танцевать на траве.
– Но ты клянёшься, что расскажешь, как я могу избавиться от своей души? – спросил Рыбак.
Ведьма вышла на освещённое солнцем место, и ветерок заиграл её рыжими волосами.
– Клянусь козлиным копытом! – прозвучал её ответ.
– Ты самая лучшая Ведьма, – сказал Рыбак, – конечно же, я буду ночью на вершине горы и буду танцевать с тобой. На самом деле буду, потому что ты не просишь ни золота, ни серебра, но это твоя цена за эту мизерную вещь, – и, сняв шляпу, он поклонился ей, и помчался в город, преисполненный великой радостью. А Ведьма смотрела ему вслед, пока он не скрылся из вида. Войдя в пещеру, она достала зеркало из резной, кедрового дерева, шкатулки, вставила его в рамку, зажгла перед ним вербену, и стала всматриваться в него через кольца дыма. Через мгновение она судорожно сцепила руки.
– Он будет моим, – произнесла Ведьма, – я так же красива, как и она.
Вечером, когда появилась луна, молодой Рыбак взобрался на вершину горы и встал под ветви чинары. Внизу, подобно круглому отполированному щиту, лежало море, и тени рыбачьих лодок двигались по небольшому заливу. Большая сова с яркими жёлтыми глазами окликнула его по имени, но Рыбак не отозвался. Чёрная собака подскочила к нему и зарычала. Он ударил её ивовым прутом, и она с визгом убежала.
В полночь по воздуху, будто летучие мыши, прилетели Ведьмы.
– Фу! – закричали они, – здесь есть кто-то, кого мы не знаем. И они стали принюхиваться, болтая друг с другом и размахивая руками. Последней изо всех появилась молодая Ведьма с рыжими, развевающимися по ветру волосами. На ней было платье из золотистой парчи, расшитое павлиньими глазками, а на голове красовалась маленькая шапочка из зелёного бархата.
– Где он? Где он? – зашумели все Ведьмы, увидев её, но она только улыбалась и, взяв Рыбака за руку, вывела его на свет луны; и начался танец. Круг за кругом вертелись они, и Ведьма прыгала так высоко, что он мог видеть красные каблуки её башмаков. Затем рядом с танцорами раздался топот копыт скачущей лошади, но самой лошади нигде не было видно, и молодой Рыбак испугался.
– Быстрее! – кричала Ведьма, обвивая руки вокруг его шеи так, что он ощущал на своём лице её горячее дыхание.
– Быстрее! Быстрее! – кричала она, и казалось, что земля кружилась под её ногами, а у него путалось сознание, и ужас овладевал им, как будто что-то злобное наблюдало за ним, и, наконец, он осознал, что в тени скалы стоит фигура, которой прежде не было видно.
Это был человек в чёрном бархатном костюме, пошитом по испанской моде. Лицо его было до странности бледным, а губы казались горделивым красным цветком. У него был усталый вид; чуть отклонившись назад, он молчаливо поигрывал рукоятью своего кинжала. Сбоку, на траве, лежали его шляпа с плюмажем и пара перчаток для верховой езды, отделанных золотом и расшитых причудливым орнаментом бисера. С его плеч свисал короткий плащ, отороченный соболем, и перстни украшали его изящные белые руки. Тяжёлые веки нависали над его глазами.
Молодой Рыбак смотрел на него как зачарованный. Наконец, их взгляды встретились, и потом, танцуя, он чувствовал на себе взгляд незнакомца. Он всё время слышал смех Ведьмы и, держа её за талию, вновь и вновь кружился в танце. Внезапно в лесу залаяла собака – танцоры прекратили танец, и попарно подходя к тому человеку, опускались на колени и целовали ему руку. Когда все проделали это, слабая усмешка коснулась его гордых губ, словно крыло птицы слегка тронуло поверхность воды, заставив её колыхнуться. И в этой усмешке было презрение. Он направил свой взор на Рыбака.
– Идём! Поклонимся, – шепнула Ведьма и повела его, а им овладело желание выполнять то, что она прикажет, и он послушно последовал за ней. Но когда он подошёл ближе, даже не осознавая, что делает, он осенил себя крестом и воззвал ко Всевышнему. И только он сделал это, Колдунья заверещала, как ястреб, а лицо наблюдавшего за ним исказилось гримасой боли. Тот человек метнулся в невысокий кустарник и свистнул. Навстречу ему выбежал конь с серебряной сбруей. Всадник, будучи уже в седле, обернулся и грустно посмотрел на молодого Рыбака. А рыжеволосая Ведьма попыталась взлететь, но Рыбак поймал её за талию и крепко держал.
– Отпусти меня, – кричала она, – дай мне уйти. Ты произнёс имя, которое никак не должен был упоминать, и сотворил знак, на который нельзя смотреть.
– Нет, – отвечал он, – я не отпущу тебя, пока ты не выдашь мне тайну.
– Какую тайну? – бормотала Ведьма, сражаясь с ним, подобно дикой кошке, кусая свои губы, на которых выступила пена.
– Ты знаешь, какую, – сказал он в ответ.
Её зелёные, как трава, глаза затуманились слезами, когда она сказала Рыбаку:
– Попроси что-то другое, только не это.
Он засмеялся и крепче сжал её и, увидев, что ей не освободиться, она зашептала:
– Я наверняка так же красива, как дочери моря, так же привлекательна, как эти обитатели голубых глубин – и, ласкаясь, она приблизила к нему своё лицо. Но он, нахмурившись, хлопнул её по спине и сказал:
– Если ты не сдержишь своего обещания, то я прибью тебя как лживую колдунью.
Она вздрогнула, и её лицо стало серым как цвет иудина дерева.
– Пусть будет так, – произнесла она, – это твоя душа, не моя. Делай с ней, что хочешь.
Она отстегнула от пояса маленький нож, рукоятка которого была отделана зелёной кожей змеи, и подала ему.
– Для чего это мне? – спросил он удивлённо.
Какое-то время она молчала, со страхом глядя поверх его головы. Затем, откинув со лба прядь волос и странно улыбаясь, сказала:
– То, что человек называет тенью своего тела, не тень его тела, а тело его души. Стань на берегу моря спиной к луне и отрежь возле ног свою тень, которая есть тело твоей души, и проси душу, чтобы она покинула тебя; и будет так.
Молодой Рыбак с дрожью в голосе спросил: «Это правда?»
– Это правда, – отвечала Ведьма, – но лучше бы я тебе этого не говорила.
И она, плача, обняла его колени.
А его Душа, что была в нём, обратилась к нему со словами:
– Посмотри! Я жила с тобой все эти годы и была твоей служанкой. Не изгоняй меня, ибо, какое зло я тебе причинила?
Молодой Рыбак усмехнулся.
– Ты не причинила мне зла, но ты мне не нужна, – говорил он в ответ. Мир велик: есть Небеса, есть Преисподняя, есть и сумрачная обитель, что расположена между ними. Ступай, куда хочешь, и не беспокой, потому что меня зовёт моя любовь.
Душа жалобно умоляла его, но была она ему не нужна. Он спускался с кручи, прыгая с камня на камень, словно дикий козёл и, наконец, был на жёлтом морском песке.
Загорелый до бронзового цвета, красивого телосложения, словно греческая статуя, стоял он на песке спиной к луне, а из морской пены поднимались белые руки, они манили его к себе, и в волнах виднелись какие-то неясные очертания. Перед ним расстилалась его тень, которая была телом его души, за спиной в небе медового цвета висела луна.
И его Душа сказала ему:
– Если ты на самом деле изгоняешь меня, не отправляй меня без сердца. Мир жесток, и дай мне с собой сердце.
Молодой Рыбак тряхнул головой и улыбнулся.
– А чем же я буду любить свою избранницу, если отдам тебе моё сердце? –
воскликнул он.
– Будь добр, – говорила Душа, – отдай мне сердце, ибо мир очень жесток, и я боюсь.
– Моё сердце принадлежит моей любви, – отвечал он, – поэтому уходи, не медля.
– А я не должна любить? – спросила Душа.
– Уходи, потому что ты мне не нужна! – закричал молодой Рыбак, выхватил маленький нож с рукояткой, отделанной зелёной кожей змеи, и отрезал им свою тень, лежащую у его ног, а она поднялась и стояла, глядя на него, и была она такой же точно, как и он сам. Он отступил назад и заткнул нож за пояс; чувство страха овладело им.
– Уходи, – бормотал он, – уходи, чтоб я тебя больше не видел.
– Нет, мы должны ещё встретиться, – произнесла Душа. Её голос был низким, похожим на шум воды, и она говорила, едва шевеля губами.
– Как это мы встретимся? – крикнул молодой Рыбак, – Ты же не последуешь за мной в морские глубины?
– Раз в год я буду приходить на это место и звать тебя, – сказала Душа, – может случится так, что я тебе буду нужна.
– Что за нужда мне в тебе? – говорил он в ответ, – Но пусть будет так, как ты хочешь.
Он нырнул в воду, и Тритоны затрубили в свои витые раковины, приплыла маленькая Русалка и, обняв его за шею, целовала в губы.
А Душа одиноко стояла на берегу и смотрела. И когда он исчез в глубине, она, рыдая, побрела по болотам прочь.
Миновал год, и Душа вернулась на морской берег и позвала молодого Рыбака, а он поднялся из глубины вод и спросил: «Зачем ты зовёшь меня?» И Душа отвечала:
– Подплыви ближе, я хочу говорить с тобой, ибо видела я чудные вещи.
И вот он подплыл ближе, лёг на мелководье, подперев голову руками, и стал слушать.
А Душа рассказывала:
– Когда я покинула тебя, то обратила свой взор на Восток и начала путешествовать. Всё мудрое приходит с Востока. Странствовала я шесть дней и утром седьмого дня поднялась на холм в стране Татар. Я села в тень кроны тамариска, чтобы защитить себя от солнца. Земля там была сухой, выжженной от солнца. Люди ползали по долине, будто мухи на блюде из полированной меди. В полдень облако рыжей пыли поднялось за окраиной долины. Когда Татары увидели его, они приготовили свои раскрашенные луки, вскочили на приземистых лошадей и поскакали навстречу этому облаку. Женщины с пронзительными криками разбежались по крытым кибиткам и спрятались за опущенными занавесями.
Возвратились Татары в сумерках без пятерых человек, а среди оставшихся в живых редко кто не был ранен. Они торопливо впрягли лошадей в кибитки и поскакали прочь. Из пещеры вышли трое шакалов и наблюдали за ними. Шевеля ноздрями, они стали нюхать воздух и затем поплелись в противоположном направлении.
Когда взошла луна, я увидела в долине горящие костры и направилась туда. Вокруг огня на коврах сидело несколько купцов. Позади них были верблюды на привязи, а негры, их слуги, натягивали на песке палатки из дублёной кожи и сооружали высокий частокол из острых пик. Как только я подошла ближе, старший из купцов поднялся и, обнажив меч, спросил меня о цели моего визита. Я отвечала, что я – Принц в своей собственной стране и убежала от Татар, которые хотели сделать меня своим рабом. Купец улыбнулся и указал мне на пять человеческих голов, надетых на длинные бамбуковые шесты. Тогда он спросил меня, кто был пророком Бога, и я отвечала, что Магомет. Услышав это имя, он поклонился и, взяв меня за руку, усадил меня рядом с собой. Один из негров поднёс мне кумыс в деревянной чаше и кусок жареного барашка.
На рассвете мы отправились в путь, и я была на рыжем верблюде, рядом со старшим, а перед нами бежал человек с копьём. Кругом были вооружённые люди и мулы с грузом товаров. Всего было сорок верблюдов, а мулов – дважды по сорок. Из страны Татар мы направлялись в страну, где проклинают луну. Мы видели Грифонов, стерегущих своё золото на белых скалах, видели чешуйчатых Драконов, спящих в пещерах. Когда мы проходили по заснеженным горам, у всех на глазах были повязки из полупрозрачной лёгкой ткани, и мы сдерживали дыхание, иначе снежная лавина упала бы на нас. Когда мы пересекали долины, Пигмеи пускали по нам стрелы из дуплистых деревьев, а ночью мы слышали, как дикари стучали в свои барабаны.
Приблизившись к Башне Обезьян, мы раскладывали перед ними фрукты, и они не причиняли нам зла, а когда мы достигли Башни Змей, то ставили змеям тёплое молоко в медных чашах, и они пропускали нас. Трижды за весь путь выходили мы на берег реки Оксус и пересекали её на деревянных плотах с привязанными к ним кожаными шарами, наполненными воздухом. Бегемоты были в ярости, намереваясь убить нас, и верблюды дрожали, глядя на них. Правители городов брали с нас пошлины, но не спешили открывать городские ворота. Нам бросали через стены хлеб, маленькие кукурузные лепёшки с мёдом и сдобные пирожки с финиками. За каждые сто тюков товара нужно было отдать бусину янтаря.
Когда жители деревень замечали наше приближение, они отравляли колодцы и убегали на вершины холмов. Мы сражались с Магодалийцами, которые рождались старыми, а умирали, став маленькими детьми, с Лактройцами, которые говорили, что они сыновья тигров, и раскрашивали свои тела жёлтым и чёрным, сражались с Аурантами, что хоронили своих усопших на вершинах деревьев, а сами жили в тёмных пещерах, где нет солнца, и оно было у них Богом; сражались мы с Кримнианцами, которые почитали крокодилов и украшали их серьгами из зелёного стекла, а кормили сливочным маслом и живой птицей; бились с Агазонбейцами, у которых были бульдожьи лица, с Сибанами, у которых были лошадиные копыта, и бегали они быстрее лошадей. Треть всех наших людей погибла в этих битвах, а ещё треть умерла от лишений. Остальные роптали против меня и говорили, что это я принесла им злую судьбу. Я достала из-под камня рогатую гадюку и позволила ей укусить меня. Когда все увидели, что я не заболела, они испугались. На четвёртый месяц достигли мы города Иллель. Была уже ночь, когда мы вошли в небольшую рощу у городских стен. Луна путешествовала в созвездии Скорпиона,и воздух был очень душным. Мы срывали с деревьев спелые гранаты, разламывали пополам и пили их сладкий сок. Потом мы улеглись на ковры, дожидаясь рассвета.
А на рассвете мы постучали в городские ворота. Они были обшиты листами красной меди, на которых были отчеканены изображения морских и крылатых драконов. Из бойниц выглянули стражники и спросили, что у нас за дело. Переводчик нашего каравана отвечал, что мы пришли от островов Сирии со множеством товаров. Они взяли с нас залог и сказали, что откроют ворота только в полдень, и чтобы мы ждали до этого времени.
Наступил полдень, и ворота открылись и, как только мы вошли, из домов высыпали толпы людей и глазели на нас, а глашатай шёл по городу, что-то выкрикивая через большую морскую раковину. Мы остановились на базарной площади, и негры стали развязывать большие цветастые тюки и открывать ящики из древесины смоковницы. Когда они закончили свою работу, купцы разложили свои диковинные товары: мягкие ткани из Египта, цветные из страны Эфиопов, пурпурные губки из Тира, голубые подвески из Сидона, кубки из холодного янтаря и тонкие бокалы из стекла, замысловатую посуду из обожжённой глины. С крыш домов за нами наблюдали женщины. На лице одной из них была маска из кожи с позолотой. В первый день пришли священнослужители и обменивались с нами товарами, на другой день появились знатные люди, а на третий день были ремесленники и рабы. Такой обычай существовал для всех купцов, сколько бы они ни находились в городе.
Мы ждала полнолуния, и я, скучая, оделась и отправилась бродить по улицам города, пока не пришла в сад их бога. Монахи в зелёных одеждах молчаливо двигались среди зелёных деревьев, где на площадке из чёрного мрамора стоял розовый храм – там и находился бог. Двери храма были лакированы, а на них закреплены отчеканенные на золоте изображения быков и павлинов. Черепица на крыше была из фарфора цвета морской волны, а по карнизам были подвешены маленькие колокольчики. Белые голуби, пролетая мимо, задевали их кончиками крыльев и колокольчики звенели. Перед храмом находился бассейн с чистой водой, выложенный ониксом с прожилками.
Я опустилась на землю неподалёку от него, касаясь моими бледными пальцами больших листьев.
Подошёл один из монахов и стал позади меня. На ногах у него были сандалии: один из них был сделан из мягкой змеиной кожи, другой – из птичьих перьев, на голове чёрная фетровая митра, украшенная серебряными полумесяцами. Семь жёлтых полос были на его одеянии, а его кучерявые волосы были подкрашены сурьмой. После небольшой паузы он спросил, чего я желаю. И я сказала, что хочу увидеть бога.
– Бог на охоте, – отвечал монах, странно глянув на меня своими маленькими, раскосыми глазами.
– Скажи, в каком он лесу, я отправлюсь туда и буду с ним, – говорила я в ответ.
– Бог спит, – пробормотал он.
– Скажи где, и я только посмотрю на него, – попросила я.
– Бог пирует на празднике! – воскликнул монах.
– Если вино будет там сладким, я выпью его с ним, а если оно окажется горьким, я всё равно выпью с ним вина, – настаивала я.
Он удивлённо наклонил голову, помог мне подняться, взяв за руку, и повёл в храм.
В первом зале я увидела идола, сидящего на троне из яшмы, окаймлённой большими восточными жемчужинами. Идол был вырезан из эбенового дерева в рост человека.
Во лбу у него сверкал рубин, густое масло капало с его волос на бёдра. Ноги его были красными от крови принесённого недавно в жертву ягнёнка, и на нём был пояс с медной пряжкой, украшенный семью бериллами.
Я спросила монаха: «Это бог?»
И монах ответил: «Это бог».
– Покажи мне бога! – закричала я, – или я убью тебя.
Я коснулась его руки, и она усохла. Монах взмолился:
– Пусть мой господин исцелит меня, и я покажу ему бога.
Тогда я дохнула на его руку, и она стала прежней, а он, дрожа, повёл меня в другой зал, и там я увидела идола, увешанного изумрудами, стоящего на цветке лотоса из нефрита. Сам идол был вырезан из слоновой кости, а рост его был вдвое выше человеческого. Во лбу у него сиял хризолит, грудь его была умащена миррой и корицей. В одной руке он держал изогнутый скипетр, в другой – хрустальный шар. На идоле были медные котурны, а на его толстой шее – несколько ожерелий из селенита.
И я спросила монаха: «Это бог?»
А монах ответил: «Это бог».
– Покажи мне бога! – кричала я, – или я и в самом деле убью тебя. И тут я коснулась его век, и он ослеп. Монах стал умолять меня, говоря:
– Пусть господин исцелит меня, своего слугу, и я покажу ему бога.
Тогда я подышала на его глаза, и зрение вернулось к нему, и снова дрожа, он повёл меня в третий зал, смотрю! а здесь не было ни идола, ни вообще какого-либо изображения, только круглое металлическое зеркало, установленное на высоком алтаре. И я спросила монаха: «Где же бог?» А он ответил мне:
– Здесь нет бога, только зеркало, что ты видишь, но это Зеркало Мудрости. Оно отражает все вещи, которые есть на небе и на земле, кроме лица того, кто глядит в него. Его лицо не отражается, и потому тот, кто смотрит в Зеркало, может стать мудрым. Есть много других зеркал, но они – Зеркала Впечатлений, и только одно это – Зеркало Мудрости. Те, кто обладают этим Зеркалом, знают всё, и нет ничего, что может скрыться от них. У тех же, у кого нет этого Зеркала, нет и мудрости. Потому это и есть бог, и мы поклоняемся ему».
И я совершила странный поступок, и что я сделала, не имеет значения, но потом я спрятала Зеркало Мудрости в долине на расстоянии одного дня пути от этого места.
Позволь мне снова войти в тебя и быть твоим слугой, и ты станешь мудрее всех мудрецов. Позволь мне войти в тебя, и никто не будет мудрее, чем ты.
Но молодой Рыбак засмеялся:
– Любовь лучше Мудрости! – воскликнул он. А маленькая русалка любит меня.
– Нет, – сказала Душа, – ничего нет лучше Мудрости.
– Любовь лучше, – возразил молодой Рыбак и нырнул в глубь моря, а Душа, рыдая, побрела по болотам прочь.
Когда минуло два года, Душа пришла на морской берег и позвала молодого Рыбака, а он, вынырнув из глубины, спросил:
– Зачем ты зовёшь меня?
И Душа отвечала:
– Плыви ближе, чтобы я могла говорить с тобой, потому что видела я удивительные вещи.
Он подплыл ближе, лёг на мелководье, подперев голову руками, и стал слушать.
А Душа рассказывала:
– После того как мы расстались, я обратила свой взор на Юг и стала путешествовать. С Юга приходит всё изящное. Шесть дней я двигалась по дорогам, что ведут в Аштер; по тем же самым пыльным дорогам, по каким странствуют пилигримы, шла и я, и на седьмой день гляжу! а у моих ног город, потому что был он расположен в долине. В городе были девять городских ворот, и перед каждыми стоял бронзовый конь, и эти кони ржанием предупреждали, когда с гор спускались Бедуины. Городские стены были облицованы медью, а крыши сторожевых башен были покрыты листами бронзы. На каждой башне стоял воин с луком в руке. Когда наступал рассвет, воин пускал стрелу в гонг, а на закате трубил в рог.
Как только я попыталась войти в город, стражники остановили меня и спросили, кто я, и я отвечала, что Дервиш, и направляюсь в Мекку, где есть зелёное покрывало, на котором руками ангелов вышит серебряными буквами текст Корана. Они удивились и впустили меня. Конечно, тебе нужно было быть со мной. Внутри город был подобен базару. В узких улочках разноцветные бумажные фонарики трепетали, как бабочки. Когда ветерок пробегал по крышам, фонарики поднимались и опускались, будто раскрашенные воздушные шары.
Перед своими палатками на шёлковых коврах сидели торговцы. У них были прямые чёрные бороды, золотые блёстки украшали их тюрбаны, и длинные нитки чёток из янтаря и просверленных абрикосовых косточек скользили меж их холодных пальцев. Некоторые из них продавали гальбан и нард, редкостные благовония, привезённые с островов Индийского океана, густое масло красной розы, мирру и мелкую, с ноготок, гвоздику. Если кто-то останавливался и начинал говорить с ними, они бросали щепоть ладана на угли жаровни, и воздух наполнялся сладковатым запахом. Я видела Сирийцев, которые держали в руке тонкую палочку, похожую на тростник. Из неё исходили тонкие струйки дыма, запах которого был похож на аромат цветущего по весне розового миндаля. Другие торговцы продавали серебряные браслеты, украшенные бирюзой, а медные браслеты для ног были окаймлены маленькими жемчужинами; продавали здесь и когти тигра, и когти дикой жёлтой кошки, леопарда, оправленные золотом, и серьги с яркими изумрудами, и перстни из резного нефрита. От чайханы доносились звуки гитары, и курильщики опиума с белыми, улыбающимися лицами посматривали оттуда на прохожих.
Правда, тебе надо было быть со мной. Торговцы вином с большими чёрными бурдюками на плечах своими локтями прокладывали дорогу в толпе. Большинство из них продавало вино из Шираза, и оно было слаще мёда. Они наливали его в небольшие металлические стаканчики и бросали туда лепестки розы. На базарной площади стоял торговец, продающий разнообразные фрукты: спелые груши с их красноватой сочной мякотью; жёлтые, будто топазы, дыни, пахнущие мускусом; мандарины, розовощёкие яблоки и грозди винограда; круглые, золотисто-красные апельсины и овальные, цвета зелёного золота лимоны.
Однажды я видела, как мимо шёл слон. Его хобот был раскрашен киноварью и куркумой, а на его уши была наброшена сеточка, плетённая из красной шёлковой нити. Он остановился против одной из торговых палаток и начал поедать лежащие там апельсины, а продавец только смеялся. Ты не можешь себе представить, насколько странны те люди. Когда они чему-то рады, то идут к продавцу птиц, покупают у него птичку в клетке, отпускают её на волю, и радость их становится ещё больше, а когда печалятся, то укалывают себя шипами, чтобы их печаль не стала меньше.
Как-то вечером я повстречала негров, несущих через базар тяжёлый паланкин. Был он сделан из позолоченного бамбука. Бамбуковые шесты были покрыты лаком и украшены медными павлинами. На его окнах висели занавески из тонкого муслина, расшитые изображениями крыльев жуков и украшенные мелкими горошинами жемчуга, а когда паланкин двигался мимо, бледнолицая черкешенка выглянула из него и улыбнулась мне.
Я пошла следом, а негры с руганью ускорили шаги. Но это меня не волновало, так как
непреодолимое любопытство овладело мною.
Наконец, негры остановились у квадратного белого дома. В нём не было окон, только маленькая дверь, похожая на дверь склепа. Поставив паланкин на землю, они трижды постучали медным молотком. Армянин в кафтане из зелёной кожи глянул через смотровое окошечко и, видя их, вышел, расстелил перед паланкином ковёр, а женщина ступила на него. Когда она входила в дом, то, обернувшись, снова улыбнулась мне. Прежде я никогда не видела кого-нибудь, настолько бледного. Когда взошла луна, я пришла в то же место, чтобы увидеть этот дом, но его на том месте уже не была. И тогда я поняла, кто эта женщина и почему она улыбалась мне. Конечно, ты должен был быть со мной.
На празднике Новой Луны молодой Император вышел из своего дворца и направился в мечеть для молитвы. Его волосы и борода были усыпаны лепестками розы, щёки припудрены тончайшей золотой пылью, а ладони рук и подошвы ног были жёлтыми от шафрана. На рассвете он вышел из дворца в серебряных одеждах, а возвратился на закате уже в золотых. Люди падали пред ним на землю, не поднимая глаз, но я не сделала так. Я стояла у лавки продавца фиников и ждала. Когда Император увидел меня, то удивлённо поднял брови и остановился. А я так и стояла, не кланяясь ему. Люди были поражены моей дерзостью и решили между собой, что меня следует изгнать из города. Я не обращала на это внимания и подошла к продавцам фигурок странных божков, которых не любили за их мифические способности. Как только я рассказала торговцам о том, что я совершила, они дали мне фигурку их бога и умоляли меня уйти от них.
В тот же вечер, когда я дремала на подушках дивана в чайхане, расположенной на Гранатовой улице, вошли стражники и повели меня во дворец. Мы шли по нему, а стражники закрывали за мной каждую дверь и замыкали её на цепь. Внутри дворца был двор, опоясанный аркадами. Стены из белого известняка кое-где были облицованы голубыми и зелёными плитками, опорные колонны были из зелёного мрамора, а мостовая устлана мрамором персикового цвета. Ничего, подобного этому, прежде я не видела. И когда я шла по этому двору, на меня с балкона смотрели две женщины с лицами, закрытыми чадрой, и ругали меня.
Стражники спешно шли, древками копий ударяя в полированный пол, открыли ворота из резной слоновой кости, и я оказалась в саду, состоящем из семи террас. Там росли тюльпаны, луноцвет и алоэ. Струи фонтана, подобные стеблям тростника, как бы висели в душном воздухе. Кипарисы походили на потушенные факелы, и на одном из этих деревьев пел соловей. В конце сада находился небольшой павильон. Из него навстречу вышли два евнуха и приветствовали нас. Их жирные тела колебались при малейшем движении, а их глазки с жёлтыми ресницами с любопытством разглядывали меня. Один из них отвёл в сторону начальника стражи и что-то шёпотом сказал ему. Второй жевал ароматную пастилу, которую плавным движением доставал из овальной коробочки с лиловой эмалью. Через некоторое время начальник стражи отпустил солдат. Они направились назад, во дворец, за ними медленно двинулись и евнухи, на ходу срывая с дерева сладкую шелковицу. Старший из двоих обернулся и посмотрел на меня со злобной усмешкой. Затем начальник стражи подвёл меня ко входу в павильон. Без колебаний я отодвинула тяжёлый занавес и вошла.
Молодой Император возлежал на диване, покрытом львиными шкурами, а на его руке сидел ловчий сокол. Позади дивана стоял Нубиец, голый по пояс, в тюрбане, с увесистыми серьгами в проколотых ушах. Рядом на столе лежала кривая турецкая сабля. Как только Император увидел меня, то нахмурился и спросил:
– Как твоё имя? Знаешь ли ты, что я – Император этого города?
Но я не отвечала. Тогда он пальцем указал на саблю, и Нубиец схватил её и, бросившись на меня, ударил с дикой свирепостью, не причинив мне никакого вреда. Нубиец рухнул на пол, а когда поднялся, то его зубы стучали от страха, и он спрятался за диван. Император вскочил на ноги, схватил со стойки с оружием копьё и метнул в меня. Я на лету поймала копьё и сломала его древко напополам. Он выстрелил в меня из лука, но я подняла руки и стрела застыла в полёте. Тогда он выхватил кинжал, висевший у него на поясе из белой кожи, и полоснул им Нубийца по горлу, наказав раба за своё бесчестие. Тело Нубийца корчилось, подобно раздавленной змее, и алая пена пузырилась на его губах.
Как только раб испустил дух, Император повернулся ко мне и, вытирая красным шёлковым платком обильный пот со лба, сказал:
– Ты пророк, которому я не могу причинить никакого вреда или ты сын пророка, которого я не могу ранить? Я умоляю тебя сегодня же покинуть мой город, ибо пока ты находишься в нём, я здесь не правитель.
А я ответила ему:
– Я уйду отсюда за половину твоих сокровищ. Отдавай мне половину твоих сокровищ, и я ухожу.
Он взял меня за руку и повёл в сад. Увидев меня, начальник стражи удивился.
А у евнухов, когда они увидели меня, затряслись колени, и они в страхе упали на землю.
Во дворце была комната с восемью стенами из красного порфира и потолком, обшитом латунью, где висели канделябры. Император коснулся рукой одной из стен – она открылась, и мы ступили в коридор, освещённый множеством горящих факелов. По обеим сторонам, в нишах стояли большие амфоры, до краёв наполненные слитками серебра. Когда мы дошли до середины коридора, Император произнёс секретное слово, и под действием тайной пружины сдвинулась гранитная дверь, а он держал ладони перед лицом, чтобы глаза не ослепли от блеска.
Ты не поверишь, насколько удивительным было это место. Панцири гигантских черепах были до краёв наполнены жемчугом, а в пустотах лунных камней огромных размеров были сложены красные рубины. Золотые монеты хранились в чемоданах из слоновьей кожи, а золотой песок – в кожаных бутылях. Опалы и сапфиры были насыпаны в хрустальные кубки и кубки из нефрита. Зелёные изумруды округлой формы были разложены по размеру на блюдах из слоновой кости. В углу находились шёлковые мешочки, одни с бирюзой, другие с бериллами. Роги из слоновой кости были заполнены фиолетовыми аметистами, а медные роги – сердоликами. На опорных колоннах из кедра висели нитки янтарных бус, на плоских овальных щитах лежали карбункулы винного цвета и цвета травы. И это я рассказала только о десятой части всего, что было там.
Когда Император убрал руки от лица, то сказал мне:
– Это мой дом сокровищ, и половина из них твоя, как я тебе обещал. Я дам тебе верблюдов и погонщиков, и они будут повиноваться тебе, и доставят твою долю этих сокровищ в ту часть света, куда ты пожелаешь пойти, и это должно быть сделано сегодня ночью, потому что я не хочу, чтобы Солнце, мой отец, узнало, что в моём городе есть человек, которого я не смог убить.
Но я ответила ему:
– Всё золото, что здесь есть – твоё, серебро тоже, как и все драгоценные камни и прочее богатство. Для меня всего этого не нужно. Ничего мне от тебя не нужно, кроме этого маленького колечка, что ты носишь на пальце своей руки.
А Император нахмурился.
– Но это колечко из свинца! – воскликнул он, – никакой ценности оно не представляет. Забирай половину моих сокровищ и уходи из моего города.
– Нет, – ответила я, – не возьму ничего, только это свинцовое колечко, потому что знаю, что написано на нём и для чего.
Император вздрогнул и взмолился, говоря:
– Возьми все сокровища и уходи из моего города. Моя половина тоже будет твоей.
И я сотворила странную вещь, но это не имеет значения, потому что в пещере, расположенной на расстоянии дня пути от этого места, я спрятала Кольцо Богатства. Всего лишь день пути от этого места, и там оно ждёт, когда ты придёшь. Тот, у кого это Кольцо, богаче всех королей на свете. Поэтому иди и возьми его, и мир Богатства будет твоим».
Но молодой Рыбак рассмеялся.
– Любовь лучше, чем Богатство, – сказал он, – а маленькая Русалка любит меня.
– Нет ничего лучше Богатства, – говорила Душа.
– Любовь лучше, – возразил молодой Рыбак и нырнул в глубину моря, а Душа, рыдая, побрела по болотам прочь.
И вот миновало три года, и Душа пришла на берег моря, и позвала молодого Рыбака, а он, показавшись из воды, спросил:
– Зачем ты зовёшь меня?
И Душа отвечала:
– Плыви ближе, чтобы я могла говорить с тобой, ибо видела я удивительные вещи.
Он подплыл ближе, лёг на мелководье, подперев голову руками, и стал слушать.
А Душа рассказывала:
– В одном городе, который я знаю, есть постоялый двор, расположенный у реки. Я сидела там вместе с моряками, а они пили вино двух различных цветов, ели ячменный хлеб и мелкую рыбёшку, маринованную в уксусе с лавровым листом.
И когда мы сидели и веселились, к нам подошёл старик, а у него с собой был кожаный ковёр и лютня, гриф которой был украшен янтарём. Он расстелил на полу ковёр, провёл пёрышком по струнам своей лютни, и вбежала девушка, лицо которой было скрыто чадрой, и начала танцевать перед нами. Лицо её было скрыто лёгкой чадрой, а ноги её были босы. Ноги её были босы и летали они над ковром, будто маленькие белые голуби. Никогда я не видела ничего, более восхитительного, – а город, в котором она танцует, находится на расстоянии всего лишь одного дня пути от этого места.
И когда молодой Рыбак услышал рассказ своей Души, он вспомнил, что у маленькой Русалки нет ног, и она не умеет танцевать. Он воспылал великим желанием и сказал себе:
– Это всего лишь один день пути, и я вернусь к моей возлюбленной.
Он засмеялся и, поднявшись, пошёл по мелководью к берегу, и когда достиг суши, то засмеялся опять и протянул руки навстречу своей Душе. А его Душа радостно вскрикнула и вошла в него, и молодой Рыбак увидел, как на песке перед ним появилась тень его тела, которая была телом его Души. И Душа сказала ему:
– Давай не будем медлить и пойдём, потому что морские боги ревнивы, и у них есть чудовища, исполняющие любые их приказы.
***
Они поспешили и шли ночью при луне и днём под солнцем, и вечером подошли к городу.
Молодой Рыбак спросил у своей Души:
– Это и есть тот город, о котором ты рассказывала, где танцевала девушка?»
Но его Душа отвечала:
– Нет, не тот, а другой, но всё равно войдём в него.
И они вошли в город, ходили по улицам, пока не оказались на Улице Ювелиров, где молодой Рыбак увидел серебряный кубок, выставленный в одной из лавок.
– Возьми этот кубок и спрячь его у себя, – велела ему Душа. И он взял кубок, спрятал его в складках своей туники и торопливо устремился из города. Когда они отошли от города на приличное расстояние, молодой Рыбак нахмурился и сказал своей Душе:
– Зачем ты велела мне взять и спрятать этот кубок, хотя это плохое дело – поступать так? Но его Душа отвечала:
– Успокойся, успокойся.
И вот вечером следующего дня они подошли к другому городу, и молодой Рыбак спросил у своей Души:
– Тот ли это город, о котором ты рассказывала, где танцевала девушка?
Но его Душа отвечала:
– Это не тот город, другой, но всё равно зайдём в него.
И они вошли в город, ходили по его улицам, а когда дошли до улицы Продавцов Сандалий, молодой Рыбак увидел маленького ребёнка, стоящего возле амфоры с водой. Его душа велела ему:
– Ударь этого ребёнка.
И он ударил ребёнка, и тот заплакал, а после этого они торопливо покинули город. Отойдя от города на приличное расстояние, молодой Рыбак рассерженно спросил у своей Души:
– Зачем ты велела, чтобы я ударил ребёнка, хотя это гадко – поступать так.
А его душа отвечала:
– Успокойся, успокойся.
Вечером третьего дня они подошли к какому-то городу, и молодой Рыбак спросил у своей души:
– Тот ли это город, о котором ты рассказывала, где танцевала девушка?
А его Душа отвечала ему:
– Может быть, это и есть тот город, поэтому войдём в него.
И они вошли, и ходили по улицам, но молодой Рыбак нигде не мог отыскать ни реки, ни постоялого двора. А люди смотрели на него так удивлённо, что, испугавшись этого, он сказал своей Душе:
– Давай уйдём отсюда, потому что той девушки с белыми ногами, что танцевала, здесь нет.
А Душа возразила:
– Нет, но и медлить не будем, потому что ночь темна, и по пути могут встретиться разбойники.
И молодой Рыбак пошёл на базарную площадь и сидел там, отдыхая, а через время пришёл торговец, одетый в плащ с капюшоном из татарской ткани, с фонарём, подвешенным на конце бамбукового шеста. И торговец спросил у него:
– Почему ты сидишь здесь, видя, что все лавки закрыты, и тюки с товаром увязаны?.
А молодой Рыбак отвечал:
– Я не нашёл постоялого двора в этом городе, и у меня нет здесь родственников, которые могли бы меня приютить.
– А разве все мы не родственники? – сказал торговец. Разве не единый Бог создал нас? Поэтому иди со мной, у меня есть комната для гостей.
И молодой Рыбак поднялся и последовал за ним.
Они прошли через гранатовый сад и вошли в дом, где торговец принёс ему розовой воды в медной чаше, чтобы вымыть руки, спелую дыню, чтобы утолить жажду, и поставил перед ним на стол пиалу с рисом и куском жареного козлёнка. После того как молодой Рыбак окончил свою трапезу, торговец отвёл его в комнату для гостей и пожелал ему спокойного отдыха. Молодой Рыбак поблагодарил и, поцеловав колечко, что было на его руке, улёгся на ковре из козьих шкур. Он накрыл себя кошмой из чёрной овечьей шерсти и уснул.
Ночью, за три часа до рассвета, его разбудила Душа и сказала:
– Поднимайся и ступай в комнату торговца, где он спит, убей его и забери золото, оно нам нужно.
И он послушно встал и прокрался в комнату торговца; там, на ногах спящего, лежала кривая сабля, а на столике – девять мешочков с золотом. Молодой Рыбак протянул руку и взялся за саблю, и в этот момент торговец вздрогнул и проснулся; пытаясь перехватить саблю, он кричал:
– Ты возвращаешь мне зло в ответ на моё добро и хочешь кровопролитием заплатить за доброту, которую я проявил к тебе.
Душа молодого Рыбака приказала:
– Бей его!
И он ударил торговца саблей, и тот упал, а молодой Рыбак взял девять мешочков с золотом и помчался через гранатовый сад в направлении звезды, которая зовётся утренней.
Отойдя на приличное расстояние от города, молодой Рыбак стал бить себя в грудь и кричать своей Душе:
– Зачем ты сказала мне, чтобы я убил торговца и забрал его золото? На самом деле, ты – это зло!
А Душа отвечала ему:
– Успокойся, успокойся.
– Нет, – продолжал кричать Рыбак, – я не успокоюсь, поскольку всё, что ты заставляла меня делать, я ненавижу. Тебя я тоже ненавижу и призываю сказать, почему ты поступаешь со мной подобным образом?
И его Душа отвечала ему:
– Когда ты отправил меня в этот мир, ты не дал мне сердце, поэтому я выучилась всем этим вещам и полюбила их.
– О чём ты говоришь? – пробормотал молодой Рыбак.
– Ты знаешь о чём, – говорила его Душа, – ты знаешь это хорошо. Забыл, что не дал мне сердце? Думаю, что нет. Поэтому не расстраивай больше ни себя, ни меня, а успокойся, потому что нет такой заботы, от которой ты не мог бы отстраниться, и нет такого удовольствия, которого ты не смог бы заполучить.
И когда Рыбак услышал эти слова, он содрогнулся и сказал своей Душе:
– Нет! ты – это зло: это ты заставила меня забыть мою любовь, и это ты искушала меня всяческими соблазнами, ты направила мои ноги на путь греха.
А его Душа возражала:
– Ты не забыл, что именно ты не дал мне сердце, когда отправил в этот мир. Давай, пойдём в другой город и будем веселиться, ведь у нас есть девять мешочков золота.
Но молодой Рыбак схватил эти мешочки с золотом, швырнул их на землю и стал топтать.
– Нет! – выкрикивал он, – я больше ничего не буду делать вместе с тобой,
я никуда не хочу путешествовать с тобой, и так же точно, как изгнал тебя прежде, я изгоняю тебя сейчас.
Он повернулся спиной к луне и маленьким ножом с рукояткой, отделанной зелёной кожей змеи, провёл по тени около своих ног, которая была тенью его тела и телом его Души. Но тень не послушалась его слов, не отделилась от него и Душа произнесла:
– Тот заговор, который тебе поведала Ведьма, уже бесполезен, и потому ни ты не можешь изгнать меня, ни я не могу покинуть тебя. Только раз в жизни человек может изгнать свою Душу, и тот, кто получил свою Душу обратно, будет обязан жить с ней постоянно, и это есть и наказание, и награда.
Молодой Рыбак побледнел и, ломая руки, восклицал:
– Лживая Ведьма! Она не предупредила об этом.
– Она была верна Ему, тому, чьей слугой будет всегда, – сказала его Душа.
И когда молодой Рыбак понял, что не сможет расстаться со своей Душой, и что эта злобная Душа будет жить в нём всегда, то упал на землю и горько плакал.
Настал день, и молодой Рыбак сказал своей Душе:
– Я заставлю свои руки не выполнять твои приказы, замкну свои губы, чтобы они не смели произносить твои слова, и я вернусь туда, где живёт та, которую я люблю. Я вернусь к тому морю, в тот маленький залив, где она пела, позову её и расскажу обо всех злых делах, которые совершил, обо всём зле, какое ты мне причинила.
А Душа, искушая его, говорила:
– Что такое твоя любовь? Кто такая твоя возлюбленная, чтобы так хотеть вернуться к ней? Существуют на свете многие, более красивые, чем она. В Самарии есть девушки-танцовщицы, так они могут танцевать на манер любых птиц или животных. Ступни их ног покрашены хной, а в руках они держат маленькие медные колокольчики. Девушки смеются, когда танцуют, и смех этот музыкальнее, чем смех воды. Пойдём со мной, и я покажу их тебе. Для чего все эти переживания по поводу грехов? Разве удовольствие от еды не создано для тех, кто ест? И не яд же ты пьёшь, а сладкий напиток? Не переживай, пойдём со мной в другой город. Это небольшой город, где есть сад, в котором растут тюльпановые деревья. В этих садах живут и белые павлины, и павлины с грудкой голубого цвета. Когда они расправляют на солнце свои хвосты, то эти хвосты становятся похожими на диски из слоновой кости или на позолоченные диски. А та, что кормит павлинов, танцует для них, иногда она танцует на руках, иногда на ногах. Брови и ресницы у неё подкрашены сурьмой, а крылья её носа, словно крылья ласточки. К одному из этих крыльев прикреплён цветок, вырезанный из жемчужины. Она смеётся, когда танцует, и серебряные кольца на её ногах звенят как колокольчики. Так что не переживай больше, и пойдём со мной в тот город.
Но молодой Рыбак не отвечал своей Душе, а замкнул свои губы печатью молчания, прочной верёвкой связал себе руки и отправился в обратный путь к тому месту, откуда пришёл, туда, где его любимая пела ему. А Душа постоянно искушала его на этом пути, но он не отвечал ей и не поддавался на проделки, которые она ему предлагала – такова была сила его любви. И когда он достиг берега моря, то развязал верёвку на своих руках, снял со своих губ печать молчания и стал звать маленькую Русалку. Но она не появилась
в ответ на его зов, хотя он звал и умолял весь день.
А его Душа, насмехаясь, говорила:
– Пожалуй, мало радости от твоей любви. Ты похож на человека, который, жаждая, набирает воду в дырявую посуду, ты отдаёшь, всё, что имеешь, ничего не получая взамен. Для тебя же будет лучше, если пойдёшь со мной, потому что я знаю, где находится Долина Удовольствий, и что нас там ожидает.
Но молодой Рыбак не отвечал своей Душе.
Построил он в расселине скалы хижину из камыша, и целый год жил там. И каждое утро он звал Русалку, и каждый день звал он её, и ночами повторял её имя. Но она не появлялась из воды, и ни в каком месте моря не находил он её, хотя искал и в пещерах, и в зелёной воде озёр, что остались после прилива, и в колодцах. А Душа всё время искушала его злыми делами и нашёптывала ему ужасные вещи, но не смогла одолеть – так велика была сила его любви.
И вот, когда прошёл год, Душа подумала про себя:
– Я искушала своего хозяина злом, но его любовь оказалась сильнее меня. Теперь я буду искушать его добром, тогда, может быть, он пойдёт со мной.
И она обратилась к молодому Рыбаку со словами:
– Прежде я рассказывала тебе о мирских радостях, и ты был глух к этому. Теперь позволь мне рассказать о боли всего мира, возможно, ты прислушаешься. По правде говоря, боль – это Бог этого мира, и нет ни одного, кто бы ускользнул из её сетей. Есть те, у которых нет одежды, существуют те, у которых нет хлеба. Есть вдовы в богатых одеждах, и есть вдовы, одетые в лохмотья. По болотам, и там, и тут бродят больные проказой, и они ожесточены, даже по отношению друг к другу. По дорогам скитаются нищие, но пусты их котомки. По улицам городов ходит Голод, и Чума сидит у городских ворот. Пойдём вместе, исправим всё, чтобы такого больше не было. Для чего ты теряешь здесь время, взывая к своей любимой и видя, что она не приходит на твой зов? Что это за любовь, чтобы столько отдавать ей?
Но молодой Рыбак не отвечал – так велика была сила его любви. И каждое утро он звал свою Русалку, и каждый день он звал её опять, и ночами повторял её имя. Но она не появлялась из воды, чтобы встретиться с ним, ни в каком уголке моря не мог он найти её, хотя искал и в морских течениях, и в просторах волн, в море, которое ночь делает тёмно- фиолетовым, а рассвет покидает серым.
И вот миновал второй год, и в одну из ночей, когда молодой Рыбак одиноко сидел в своей хижине из камыша, его Душа обратилась к нему со словами:
– Смотри: я искушала тебя злом, я искушала тебя добром, но твоя любовь оказалась сильнее меня. Поэтому больше искушать тебя я не буду, но умоляю позволить мне войти в твоё сердце, чтобы стала я с тобой одним целым, как это было прежде.
– Конечно, ты можешь войти, – сказал молодой Рыбак, – ибо, когда ты странствовала по свету, ты много страдала.
– Увы! – воскликнула его Душа, – я ведь не смогу отыскать вход, потому что твоё сердце окружено любовью.
– Теперь я помогу тебе, – сказал молодой Рыбак.
Как только он произнёс это, с моря раздался громкий, скорбный крик, какой слышит человек, когда погибает кто-то из Обитателей моря. Молодой Рыбак выскочил из своей камышовой хижины и помчался вниз, к берегу. Чёрные волны торопливо бежали на сушу и несли на себе какой-то груз, что был белее серебра. Был он белым, как морская пена, и покачивался на волнах подобно цветку. Прибой забрал его у волн, а морская пена, приняв у прибоя, передала его берегу, и молодой Рыбак увидел рядом тело маленькой Русалки. Мёртвая, лежала она у его ног.
Плача, как от боли, он опустился возле неё и целовал её холодные губы,
и гладил мокрый янтарь её волос. Он опустился возле неё, рыдая и сотрясаясь, будто от смеха, и своими загорелыми руками прижимал её к своей груди. Холодными были её губы, но он целовал их, мокрыми были её волосы, но он гладил их с горьким наслаждением. Он целовал её закрытые глаза, и солёные капли на ресницах были не так солоны, как его собственные слёзы. И ей, мёртвой, он стал исповедываться, шепча правду своих историй. Он положил её маленькие руки себе на плечи, а своими пальцами нежно касался её тонкого, словно тростинка, горла. Горше и горше было наслаждение, и полной странной радости была боль. Чёрные волны с белой пеной подступали всё ближе и стонали, словно больной проказой, и белые лапы пены цеплялись за берег. Из дворца Морского Короля вновь раздался скорбный крик, и где-то в морском просторе затрубили огромные Тритоны.
– Убегай! – сказала молодому Рыбаку его Душа, – ибо, если море подойдёт ещё ближе, а ты промедлишь, оно убьёт тебя, убегай, потому что я боюсь, видя, как твоё сердце закрыто для меня из-за твоей большой любви. Убегай в безопасное место. Надеюсь, что ты не отправишь меня без сердца в мир иной.
Но молодой Рыбак не слушал слова своей Души, но звал маленькую Русалку и говорил:
– Моя любовь лучше, чем мудрость, ценнее богатства, прекраснее, чем ножки человеческих дочерей. Ни огонь не сожжёт её, ни вода не сможет её охладить.
Я звал тебя на рассвете, а ты не пришла на мой зов. И теперь ты не со мной. На беду я покинул тебя, на беду отправился путешествовать. Твоя любовь жила во мне, была она сильной, и ничто нельзя ей противопоставить, хотя видел я зло, видел и добро. Теперь, когда ты мертва, я умру с тобой.
Душа молодого Рыбака умоляла его отступить назад, но он не сделал этого – так сильна была его любовь. И море нахлынуло, и волны готовились поглотить его, и когда он понял что приходит конец, то с безумной любовью поцеловал в холодные губы свою Русалку, и его сердце разорвалось, а Душа, найдя вход, вселилась в него так, как и прежде.
Утром Священник отправился благословить море, которое было очень неспокойным. С ним шли монахи и певчие, служители, что несли свечи и кадила, и большая толпа прочего люда. И когда Священник приблизился к берегу, то увидел в полосе прибоя утонувшего молодого Рыбака, обнимающего тело маленькой Русалки. Нахмурившись, он отвернулся и, осенив себя крестом, громко произнёс:
– Я не благословляю ни море, ни всего того, что есть в нём. Пусть будут прокляты все Обитатели моря, и все, кто сближается с ними. Что касается его, кто ради своей любви отказался от Бога и теперь лежит здесь со своей возлюбленной, погибшей по суду Божьему, то возьмите его тело и тело его возлюбленной и похороните их на дальнем уголке Поля Скорби, и не ставьте над ними никаких знаков, чтобы никто не знал места их упокоения, ибо прокляты были они в жизни и так же должны будут прокляты посмертно.
И люди сделали так, как он приказал: на дальнем уголке Поля Скорби, где не росли никакие полезные растения, вырыли они глубокую яму и опустили туда мёртвые тела.
И вот миновало три года, и в один из дней, который был днём религиозного праздника, Священник направился в храм, чтобы рассказать прихожанам о ранах Господа и о гневе Господнем. Когда он облачился в своё праздничное одеяние и подошёл с поклоном к алтарю, то увидел, что у алтаря стоят в вазах диковинные цветы, каких доселе он не видывал. Удивительно они выглядели, а их красота и сладкий запах взволновали Священника. И он почувствовал радость, и было ему непонятно, чему он рад.
После того, как он открыл дароносицу, покадил вокруг неё ладаном, он показал прихожанам прекрасную облатку и спрятал её опять под вуаль, и начал проповедь, желая рассказать о карах Господних. Но красота этих белых цветов, а также их сладостный аромат всё так же волновали его, и совсем другие слова слетали с его губ, и говорил он не о карах Господних, но о Боге, имя которого Любовь. И он не знал, почему он говорил так. В конце проповеди прихожане плакали, и когда Священник вернулся в ризницу, его глаза были полны слёз. Пришли дьяконы и помогали ему снять праздничное одеяние. Они снимали с него стихарь и пояс, орарь и епитрахиль, а он стоял будто во сне. И после того, как ему помогли раздеться, он посмотрел на всех и спросил:
– Что за цветы были у алтаря и откуда они?
А ему ответили:
– Что это за цветы, сказать не можем, но растут они в дальнем уголке Поля Скорби.
А Священник вздрогнул от этих слов и, возвратившись к себе домой, горячо молился.
Утром, едва рассвело, Священник отправился с монахами и певчими, со служителями, что несли свечи и кадила, и большой толпой прихожан на морской берег и благословил там море и всех диких тварей, живущих в нём. И фавнов он благословил, и маленьких эльфов, танцующих в лесах, и тех тварей, что своими яркими глазами глядят сквозь листву деревьев. Всех тварей Божьих благословил он, и люди кругом были удивлены и обрадованы.
Но больше никогда на Поле Скорби не росли никакие цветы, и Поле оставалось таким же бесплодным, каким было и прежде. И никогда больше Обитатели моря не появлялись в этом заливе, потому что ушли они в другую часть моря.