ЛМ, НЛО Челябинск 2013-12-14
(печальные воспоминания о прокатном стане)
Передовая научно-техническая мысль (как и отсталая, кстати) не стоит на месте. Она всё время движется. Что-то придумывает, изобретает, пытается воплотить в жизнь. В механизмы, аппараты, «приспособы». И, глядишь, производственный процесс изготовления какого-нибудь «ведра оцинкованного» уже выглядит по-другому. Быстрее, удобнее, экономичнее. И дизайн ёмкости нов и удивителен. Но как трогает душу архаика! Сто раз модернизированная. Увовершенствованная. Но все с теми же старыми добрыми глазками, которые легко угадать за модными очками. Наберись терпения, читатель. Я о прокатном металлургическом стане. Ну, такая штучка с шестеренками, роликами, валиками. Достаточно крупный, чтобы нагретому (иногда ненагретому) железу придать нужную форму. В нашем случае- плоскую. Броневой прочности.
Сосед, далеко не бедный человек, купил развалину - «Москвич 412» и года два возился с ним. Разбирал до скелета. Точил, усиливал, приваривал. Вечера, а иногда целые выходные, проводил в гараже. У самого «мерин» последней, ну предпоследней модели. «Нива», чтобы в лес выбираться.
- Зачем тебе, - говорю, - эта морока? Тебе что, ездить не на чем? Ну, а восстановишь, что, за руль сядешь? По городу на драндулете в костюме, который дороже автомобиля?
- Сяду, - говорит, - конечно, сяду. И не понимаешь ты ничего. «Мерседесом» никого не удивишь. А «Москвича» такого не будет ни у кого. Да и жалко. «Москвичонок» - машина моего детства. Посмотришь на результат! Конфетка будет. Уникум. И не просто конфетка, не экспонат. Работать будет, как часы.
- И охота тебе «пахать» в свободное время? Люди отдыхают. Кто на пиво. Кто на рыбалку. А ты болгаркой что-то шлифуешь. Резаком режешь. Оно тебе надо?
- Темнота-а,- да знаете, с таким скепсисом в голосе произносил, комплекс может развиться.- Это отдых и есть. Нравится мне руки свои прикладывать, чтобы красиво получилось. И не так, как у всех. Я ведь пионером в кружок юных техников ходил. А сколько я туда уже своих личных изобретений впихал. А денег! Вот, например, движок…
Да-да. Я помню. Я про прокатный стан. Про парадоксы истории. Про войны мировые. Про изобретательность русскую. Сосед, так, к слову пришелся. Кстати, по оконцовке, он восстановил тот металлолом на колёсах, любо-дорого поглядеть. Действительно, народ ахал. Если б во времена застоя такие «произведения технического искусства» с ижевского автоконвейера сходили… Хотя и цена бы у этого штучного товара была бы соответствующая. Нет. Это вам не ширпотреб.
Ну, так вот. Про стан и про танковую броню. Приезжаю в Магнитку (редко, конечно, приезжаю, но жизнь диктует своё, да и не ждёт никто особо) и всегда на Левый смотрю. Левый – это берег, на котором комбинат расположен. Ну, завод, по-простому. Работают металлурги в Азии, на левом берегу. Живут на Правом. В Европе. Каждый день за хлебом насущным на другой континент (в смысле - другую часть света) мотаются. На трамвайчике.
А смотрю я туда, хоть с Казачьей переправы едучи, хоть от Палатки (монумент), хоть с пляжа городского, в поисках дыма. Но не абы какого дыма. Слава Богу, дымов разноцветных, вредных для здоровья и экологии, на том предприятии хватает. Как говорится - глаза б не видели. Я ищу клубы белого дыма. И не из трубы. А словно бы сами по себе. Возникающие из недр серых производственных цехов, будто от дыхания Змея Горыныча, там притаившегося. Да что-то последний-то год-два не видать того дыхания (кстати, безвредного - это пар - водяной пар). Эх, видать демонтировали моего Змея. Кончилась его долгая славная жизнь. Оттрудился своё старичок. Да и встречались мы с ним вот так, тет-а-тет всего пару раз. Причём давно.
Ну, так вот. Про Змея. Ну. Про стан то есть. Война надвигалась. Та ещё. Первая мировая. С танками, похожими на утюги, с аэропланами-этажерками, с конницей и саблями. И подумал царь-батюшка, что неплохо бы военную мощь подведомственной страны усилить. Не всё ж ворога пиками казачьими тыкать. Военная техника эвон, как далеко зашла. Едет железяка на гусеницах, палит во все стороны. Пулемёты стрекочут. А по ней пушки бьют. И чтоб снаряд её насквозь не пробивал, броню ей надо толстую да прочную. А где взять? За бугром покупать? У тех с кем воюем? Да не продадут они. Свою надо делать. И покуда беда народная в самом деле ещё не разразилась, покуда кровушка не полилась, станочек надо бы прикупить у мастеров заморских. То есть в фирме «Демаг». У немцев. Качественно, чертяки, делают. Сто лет сносу не будет. Да вещь-то передовая. Паровой привод. О! Не водой валы крутить, не тягловой скотиной, не руками. Недаром германские инженеры паровой агрегат к прокатке приспособили. А уж качество-то испокон известно. Сказано- сделано. Золотом плачено. Привезли в Мариуполь. Установили. И клеть. И валки. И Паровоз этот бесколёсный.
И катал всю первую Мировую этот германский прокатный стан броню против германской армии. Защищал танкистов русских. Тех ещё, которые внутри стреляющих «утюгов» сидели. Покуда революция не случилась. А потом мирная жизнь. Гражданская сталь. А дальше снова война. Страшнее предыдущей. Вермахт наступает. Того и гляди, отберут изготовители царскую паровую игрушку. Да не бывать тому! Разобрали. Раскрутили. Демонтировали. Кой-как деталюшки побросали на платформы - да на Урал. В Магнитогорск. На ММК. Слава Богу, котёл не продырявили. Срочно установить. Начать выпуск толстого листа на новом месте. Типа - ничего не знаю, чтобы в конце осени 41-го года станок немецкий снова против немцев (простите, германцев) работал. Снова листы броневые выпускал. И тут же их на танки. Да на капониры, доты разные использовать. Оборонять страну. Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается. Хотя нет, скоро. Урал. Степь. Мороз. Недоедания. Паровоз этот, который ни в какие планы и чертежи не вписывается. Детали, которые вдоль рельсов валяются. Вперемешку с другим оборудованием других эвакуированных заводов. Да не все детали, только часть. Да подкат (заготовка), которого не хватает. И просто неоткуда взять. И вот он русский (простите, российский) гений «жареного петуха», отечественная смекалка безвыходной ситуации, даже наш крестьянский «авось». Как вы думаете, что бы стало с директором комбината Г.И.Носовым, согласно законам военного времени, когда фронту надо, а нету? Кто стрелочник? Кого к стенке? Выход один. Мариупольский Кубик Рубика собрать из того, что есть. Из блюминга сделать слябинг. (Ну, как бы из соковыжималки - мясорубку). Вместо квалифицированных рабочих, которые теперь в окопах (не все, конечно, основной контингент Носов уберёг), голодные ПТУ-шники. Чудес не бывает? Не бывает? Бывает. Пары месяцев не прошло – толстые листы из вязкой стали пошли в Челябинск, Тагил… У Советской Армии появились новые «Тридцатьчетвёрки» и «КВ», «СаУшки» «Исы»(позже). Огромный агрегат (блюминг), сделанный под прокатку квадратного, катал плоское. Паровоз с валками, как-то «втиснутый» в цех делал из этого плоского лист. Щит, который единственно в Европе, мог противостоять Крупповскому мечу. Как уже упоминалось, очень качественному. И снова германский агрегат катал железо против Германии. И как катал! Вместо 15 минут на прокатку одного листа, тратил 6,5 минуты. Рабочие знали, если солдату нечем будет воевать против врага, мы все будем раздавлены, низведены до положения быдла, сожжены в печах крематориев, уничтожены. И люди забывали про себя лично. Они давали план. Они давали повышенный план. Они давали сверх плана. Горели возле раскаленных слябов. Падали с ног от усталости после 12-часовых смен. Но снова и снова возвращались в цех. Снова и снова брали в руки веники (я не оговорился). Грузили-грузили-грузили вагоны бронёй. И вот уже «каждый второй танк был сделан из Магнитогорской стали». Прокатный стан, уже тогда морально (но не технически!) устаревший, установленный в нечеловеческих условиях, на скорую руку, давал брони больше чем перед войной давали все метзаводы СССР. Героизм – пафосное слово. И стоять у раскалённой клети не то же самое, что идти в штыковую. Но как ещё назвать этих людей? А ведь на самом деле люди, которые сделали это, были ГЕРОЯМИ!
Так я про веники. Про царскую металлургическую покупку, конечно, но и про веники. Вам показалось, что я «ляпнул»? Отнюдь. Веник сыграл огромную роль в разгроме фашистской Германии в той войне. Да. Эти сухие берёзовые прутики, обобщённые в метёлки, прутики, которыми дворники подметают тротуары, помогли нам победить. О, будь благословенна, берёза. И особенно в виде сухих веточек. Они увеличили производительность труда в разы. И сломали бронетанковый хребет Вермахта.
Когда папа сказал мне, мол, не шуми, мол, я спать хочу, я обиделся. Ну как можно? Все люди как люди. Бодрствуют днём. А он? Придёт утром со смены, позавтракает и спать. Дрыхнет весь день. К вечеру встанет. Походит- походит. И опять ляжет вздремнуть. Перед сменой. Ну как сурок. Что за спячка? Нет, чтоб со мной пофутболить. Ну, или на рыбалку съездить? И стоит ли быть металлургом, когда вся жизнь проходит в поудремотном состоянии? А он ответил что-то в том духе, что металлургов нужно уважать. У них тяжёлая работа. И пользы от них побольше, чем от токаря, допустим. И что на рыбалку сходим в выходные. И что я вообще-то …анец и что он в ближайшую ночную смену возьмет меня с собой, чтобы показать настоящий мужской труд.
Так и вышло. Сошли с трамвая. Пролезли в какую-то щель бетонного забора. (Службе охраны ММК не читать!) Причём я, шкет, даже немного застрял. Потом перешагивали через какие-то бесконечные рельсы, обходили ящики, решётки. Пришли в цех. Посадили меня в какую-то бендежку. Ну в самом деле, не на сменно-встречное же собрание тащить нелегала. Потом мужики в тёплом, толстом и грязном «чифирили». Брали пакеты грузинской заварки, ссыпали их в заварник густо-густо и эту чёрную, как дёготь жижу пили. Мне, правда, не дали.
Я сидел и клевал носом. А они по очереди, по двое-трое, а то и по одному, выходили, позже возвращаясь с красными лицами, грязными потёками пота на щеках и сузившимися глазами. Некоторые опускали тяжелую голову на столешницу и дремали, некоторые снова заваривали чай и вели медленные беседы. Расспрашивали меня. Решали какие-то производственные задачи.
- Ну пошли,- сказал отец. - Наша очередь. Вальцовщики вперед…
Он поставил меня в сторонке, наказал, чтобы никуда не уходил, ни к чему не приближался и что «мужики будут поглядывать», Надвинул полупрозрачный щиток и оказался возле клети. Я обомлел в первый раз. Среди грязи, грома, клубов пара по рольгангу(ну, транспортёр-ролики) двигалась плоская сляба - заготовка листа. Она была даже не красная. Она была оранжево-желтоватая. Слепящая, почти как солнышко в полдень. Моя кожа почувствовала волну тепла, да что там тепла, удар жары, которая плеснула мне в лицо, несмотря на дистанцию. Жарой буквально пахнуло. Я дернулся. Отвернулся. Заслонился. Что-то зашипело, засвистело, загремело, и мне сделалось страшно. Ведь папка был там - в непосредственной близости. Я не мог поверить, что это вот и есть та самая работа. Что находиться в суконной одежде и вачегах (рукавицы) возле раскалённого куска железа, и значит – работать. Не ходить между рядами учеников, как мама. Не звонить по телефону из кабинета, как дядя Вася. А добровольно жечься! Подходить к этой лавине жара, а не удирать от неё. Что-то делать возле. Показывать какие-то жесты человеку в кабинке за рычагами. Раздирать веники (опять веники!). Терпеть. Впитывать, отражать инфракрасное излучение. О, нет, это далеко не костерок в лесу. Не батарея под окном. Не грелка в ногах. Это тепло, которое уничтожает. Которое испепеляет. Проникает сквозь… Жёлтый металл пропекает все внутренности, если от него не отпрыгнуть или не заслониться. Папа рассказывал о несчастном случае, когда человек оперся о перила на мостике. А они сломались, и он рухнул в изложницу именно на этот оранжевый цвет. Благо, что смерть была почти мгновенной.
А тут папа сам шел туда. К этим гигантским пельменным скалкам, в которых застрял пурпурный, оранжевый, слепящее-жёлтый слиток. На который с шипением бросались фонтаны гидросбива окалины. Жуть! Хотелось кричать. Чтобы он немедленно бежал оттуда. Чтобы спасался. Чтобы сейчас же бросил эту каторгу, которую почему-то называет работой, и мы через дырку в заборе (охране ММК не читать!) выбрались на остановку и сели в трамвай. Чтобы больше никогда не появляться в этой «пытошной». Но папа был чужд дезертирским мыслям, чужд внезапному бегству. Отец делал то, к чему привык, что должно. Папа хладнокровно раздирал охапки березовых прутьев - пресловутые веники. Папа работал. Он показывал что-то оператору за рычагами. Свистел в направлении клубов пара. И рвал тонкую проволоку на вязанках.
- Уи-и-и!!!- раненым быком взревел гудок-сирена. Рольганг (ну, транспортер, я уже упоминал) завертелся в обратную сторону. Сляба откатилась для разгона и снова кинулась в щель между валками. В момент касания круглого и плоского папа швырнул охапку веток.
- Хр-р-р!- треск был казалось оглушительнее сирены, тр-р-р!
Валки захватили заготовку, и она с поросячьим визгом зашла между ними. Постепенно делаясь тоньше. Раз-два. Три-четыре. Один проход, другой. Третий, четвёртый…. Сляба сдалась. Клеть раздавила её до толщины листа. Уширила до нужных размеров и «выплюнула» дальше - на склад. Остывать. Чернеть. Успокаиваться. А кран уже положил новую. И новую. И ещё. Ещё.
А потом, уже когда возле клети стоял сменщик, папа решил показать мне силовой агрегат. Мы зашли с какого-то другого боку, где клубов пара было поменьше. Я обомлел во второй раз. В цехе стоял паровоз! Правда, без колёс. Закопчённый агрегат. Будка машиниста. Свисток. Всё, как у настоящего.
-Э-э! Митрич! (или как-то в этом духе). - Папа свистнул. - А ну-ка выглянь!
Усатая улыбчивая физиономия показалась в оконце и помахала нам рукой.
- А ну, гудни-к, ребёнку. Тем более, новую подают…
- Запросто! (ну или что-то близкое по смыслу) Давай, малец, расти большой! Подменишь тятьку!
Локомотив, словно боевой рог, протяжно загудел.
- Чух-чух-чух, - словно колёса по рельсам, застучал привод. Такая допотопная техника, что невольно должен был возникнуть скепсис и разочарование, но, как ни странно, вызвала она ощущение удивления и восхищения. Боже, ведь работает! Крутится! Люди в космос летают. А тут - паровоз. Но как он хорош! Пыхтит. Гудит! Машинист удалой! Едва ли больше удивился бы я, найдя вазу этрусков в собственном погребе в Новосавинке. И страшно. И любопытно. И…и какая полезная штука от Николая II осталась. Как не повториться насчёт немецкого качества, которое две войны против агрессоров применялось. Жаль, если порежут и в лом сдадут. Как если бы полотно Рубенса ножом полоснули. Как если «Москвичонка» соседского молотком стукнуть…. Как… да мало ли вандализма вокруг? Любая скамейка в парке. А тут не скамейка. Уникум. Раритет.
Ещё раз я был в цехе уже в перестройку. Приехал к родителям (ещё живы были, царствие небесное), да дела какие-то занесли. Всё было так же. И шумело. И гудело. И свисток свистел. И вода лилась. И пар клубился. И даже лихой машинист (другой) в кабине сидел. И жар раскалённого металла пёк людей возле клети. Не мог отказать себе в удовольствии посмотреть старину, которая исправно функционировала, приносила людям пользу. (Говорят, на некоторых старых Демидовских заводах ещё старше оборудование работает). Прошел через склад остывающих слябов, вспомнил, как печет лицо горячее излучение. Порадовался, глядя на папино изобретение – скобу, которую цепляют на кран. При помощи неё можно грузить горячий металл без приближения человека. Без стропальщика, который подходит вплотную к жгущемуся штабелю и накидывает цепи. Хоть кого-то папин ВОИР-овский значок освободил от необходимости «гробить здоровье». Действительно, что-то долгожителей с горячим стажем, как у моего родителя, например, пока не наблюдается. Шестьдесят для прокатчика, термиста, доменщика, сталевара уже много. Впрочем, на вальцовщиков возле клети это освобождение не распространялось. Они всё так же рвали руками проволоку на берёзовых вязанках. Опускали щитки на масках. Подходили вплотную к раскаленному металлу.
Кран на складе слябов работал. Носил заготовки с одного места в другое. Я смотрел. Поглядел- поглядел. Да и вышел. А уж дома маменька родная обомлела. Получается, третье обомление на пяти страницах.
- Ты что ж, сынок, шубу-то новую испортил, кажись. Облился клеем что ль.
- Каким ещё клеем?
В перестройку много товара Китайского появилось. И шубы синтетические в том числе. Так-то всё ничего. Тёплой эту верхнюю одежду не назовёшь. Но сознавать, что при изготовлении ни одного животного не убили, и как бы руки твои, пусть даже косвенно, не запятнаны, уже приятно. Название народ придумал - «Пластмассовые шубы». Вот одну из таких обновок и я на себя одел. И угораздило в цех горячий сунуться. Оплавилась моя верхняя одежда с одного бока. Ворс скукожился, потек и застыл неровной корочкой. Вот тебе и тепловая радиация. Погрустили мы с мамкой, да восвояси я в куртке отцовой старой вернулся. Было такое.
Так о чём это я? О прокатном стане. О самодержавной покупке 1912 года. О броне. О настоящих мужчинах - магнитогорских металлургах, среди которых нет долгожителей. О каждом втором танке. О каждом третьем снаряде, про который вам поведает кто-нибудь другой. О самоотречении во имя Родины. О немецком качестве и русской изворотливости (ну ладно, пусть изобретательности). О трогательном антиквариате.
Давно нет ни папы. Ни мамы. Магнитка - давно не такой город, каким он был в моём детстве. И дырку в заборе наверняка давно заделали (Ладно, читайте, охрана ММК. Гордитесь.) И Левый берег не только место, где стоит металлургический комбинат, но еще и место, где левобережное кладбище. Экономика – жестокая вещь. Модернизация – необходимость. Устаревшее, неэффективное производство списывается в утиль. Это хоть и грустно, но объективно. И всё же, приезжая на Родину, невольно вглядываюсь в дымы на том берегу, где серые производственные корпуса, трубы, вагоны. Где делают металл. А есть ли клубы белого? Безвредного? Жив ли ещё мой паровой Змей Горыныч?
11.12.13г НБ