Большой вопросительный знак над моей головой:
Как мне вложить столько средств в панихиду мечты?
Умирая, она всё манила меня за собой,
Но мне не пробиться сквозь соль Океана и льды.
Она приходила на исповедь бледной, слепой.
Священник дерзнул упрекнуть её в зле и во лжи.
Все годы пришлось быть реальности серой рабой,
Чтоб к ней снизошла владелица мира - жизнь.
Мечта села под солнцем предсмертное платье ткать
Из пыли звёзд, обжигающих солнца лучей,
И думалось ей: "Никому я не смела лгать:
Ни неяркому свету лампы, ни сиянью свечей,
И зла никогда никому не желалось мной -
Мне лишь велено пламя в людских сердцах разжигать,
А меня окрестили дьявола лживой рабой...
Неужели за их клевету я должна умирать?"
Саван предсмертный был соткан. Он грел изнутри,
Умирающих вмиг обволакивал ладана дым,
И они становились спокойнее. Ну же, смотри!
Сам Бог их манил свысока, и они шли за ним.
Но мечте не хотелось за Богом идти в небеса,
Она чувствует: ещё не всё пламя зажглось на Земле;
Октябрь угрюмый звенел в людских голосах
И нерешительно таял в затаенной мгле.
Умирая, она прохрипела: "Оставь обо мне
Что-нибудь, что грело бы вечно людские сердца,
Чтоб их потускневшие взгляды томились в огне,
А ум застилало решенье идти до конца..."
Первый год шёл, второй. Жизнь роскошна в своей красоте.
Запылали костры, растопив своим пламенем лёд.
На клавишах реквием робко звучит по мечте,
Заставляя сердца трепетать и начать свой полёт.