(О "Книге пустыни" Бориса Эскина. Издательство"Мория", редактор В.Халупович,
Израиль, 1996)
В этой книге стихов есть и недостатки. Начнём с них.
"Мудрый мой друже... смотрел и молчал" Но ДРУЖЕ - это звательный падеж (был когда-то такой в русском языке).А он с глаголом изъявительного наклонения не в дружбе. Неверно сказать: "друже молчал" - как совершенное недоразумение выглядит подобная фраза в произведении одного из русских писателей-"почвенников": "Человече пришёл!" У не шибко грамотного в своём языке прозаика это - претензия на "народность". А нам-то такое на что?
Рифмовать "вымя - пустыня" не лучше, чем "рука - нога". "Ломать паруса" никак нельзя: ломаются - мачты, а паруса - рвутся. "Пустыня ИЗОШЛАСЬ ветрами? - Да нет же: конечно, ИЗОШЛА. ("ИСХОЖУСЬ" слезами сочувствия, но это так!)А вот это ещё что такое? - "Следы божественного долото"... Но долото (хотя бы и божественное) склоняется в роде, числе и падеже: отличные долотА! И есть даже такая форма множественного числа, как ДОЛОТЬЯ! Долото, перо, ведро - вовсе не иностранцы (как "плато" или "панно"), - вот те и в самом деле не изменяются в разных падежах или в роде и числе.
Вероятно, список просчётов Бориса Эскина, допущенных в его сборнике стихов, можно продолжить. Но... активно не хочется! Как учил нас великий Штирлиц, "запоминается последняя фраза", вот я и схитрил: начал с недостатков, чтобы подчеркнуть достоинства! А они несомненны: книжка - цельная, искренняя, интеллигентная и, в известном смысле, смелая.Поэт, как нетрудно вычислить по его лирическому дневнику, в стране менее трёх лет, и перед нами, по его же определению, "летопись разочарований, удивлений и отчаяния, наивных радостей и бестолковых обид" - словом, тех чувств и мыслей, которые характерны если не для всех, то для многих репатриантов из СНГ.
Но не каждый решится на такие, например, публичные признания:
Не мы пересекаем Исраэль, -
Нет, это он пересекает нас.
Или:
Еврейские чуткие души
Наивно пригрезились мне.
Лишь кактусы всеравнодушья
Я встретил на этой земле.
Или:
Потомки Давида, картавя по-русски,
От боли российские ямбы твердят.
Или:
Страна - шебутная провинция
с претензиями на столичность.
Неличность ходит в патрициях,
А в мусорщиках - личность.
Сварливая коммуналка
С мраморными клозетами,
С пейсами и пакетами
И вездесущей свалкой.
Да, необходимо набраться отваги, чтобы столь откровенно выложить свои первые впечатления, не боясь обычных и в Израиле (а по фразеологии - чисто советских) обвинений в "огульном охаиваньи", "оплёвывании", "очернительстве", "клевете" и т. п.
Но, думаю, потому Б. Эскин и не боится таких ярлыков, что ничего этого на самом деле в его стихах нет. Есть пристальный взгляд, вглядывание в новую реальность - и чёткое осознание истины:
Землю не делает родиной
Штамп о гражданстве твоём,
Сначала вино колобродит,
Прежде чем стать вином.
Есть горькое непонимание факта:
Как отстающий школьник, постоянно
Я верную удачу догонял
И на свидание с О б е т о в а н н о й
Я тоже безнадёжно опоздал.
И есть трепетная надежда:
Настанет день, когда скажу однажды,
Всем горестям и болям вопреки:
"Моя, моя, со всей своею блажью..."
И завершу забытые стихи...
А стихи эти были обращены к родной земле: когда-то они адресовались той, покинутой, а теперь - даст Бог! - и этой, Обетованной!
Трещина мира прошла через сердце поэта, говаривал Гейне. Израиль - геологически - находится на афро-азиатском разломе.Современный поэт, новый израильтянин ощущает это чутко и своебразно - как пребывание на стыке двух культур, двух миров: востока - и запада.
Я на краю Великого Разлома,
Пустыня раскололась подо мной.
В библейской тишине Мицпе-Рамона
Разверзся подо мною шар земной.
Господствующее в книге настроение можно определить как репатриантский шок, - но именно это и делает её особенно актуальной и симптоматичной в общем потоке израильской русскоязычной лирики. Честность и откровенность - не самодостаточные, но непременные атрибуты поэзии, без них её нет вовсе.Ещё одна цитата покажет читателю, без излишних для него комментариев, что в рецензируемом сборнике есть блёстки истинной поэзии:
Мои стихи - на русском языке,
И снятся сны по-прежнему по-русски,
На русском память - свет на маяке -
Сигналит о весёлом и о грустном.
И даже если в череде открытий
Язык пророков мне понять дано,
Сумею радоваться на иврите, -
Страдать по-русски буду всё равно.
Читатель, надеюсь, уловил, что, тяготея к традиционной стихотворческой стилистике (кстати, среди произведений сборника - добрый десяток сонетов), Борис Эскин склонен к афористическому мышления:
"Я молча предан собственной страной,
Которой никогда не изменял",
"У мудрости несуетная стать",
"История едет на кляче, а видится - на скакуне".
"Поэт всегда несносный эгоист" и т. д.
Думаю, каждый найдёт в этой книге стихи, созвучные его собственному сердцу: грустные - и светлые, добрые - и со злинкой, о дне прошлом - и сегодняшнем.Но, главное, об обеих наших родинах: потерянной- и обретённой. Ибо (цитирую здесь подстрочный перевод слышанной когда-то песенки польских евреев на мелодию "Хава нагила"):
Подлая судьба сделала так,
что у меня - две Родины".
(Опубликовано в газете "Индекс Агалиль" ("Индекс Галилеи", русскоязычная версия) 25. 04. 1997, г. Нацрат-Илит (Верхний Назарет).