Катя давно не подросток. Кате 24. У Кати красивые белые волосы и синие-пресиние глаза. Все говорят, что Катя красавица. Катя принимает это на веру.
Это действительно правда, Катя очень хороша на вид. Но, если бы можно было взять маленький скальпель и сделать надрез в районе солнечного сплетения, а потом очень аккуратненько, так, чтобы Катя не заметила, заглянуть туда, можно было бы увидеть такое, отчего смотрящий враз побелел бы и отказался рассказывать, что он увидел. Там внутри между ребер, чуть пониже легких, среди трубочек с густой венозной кровью, у Кати пепелище. Нет даже не совсем пепелище, но что-то вязкое, черное, нарывающее. Засасывающее как трясина.
Катя ,конечно, про эту черноту знает, и сама для себя называет ее "безысходностью", что подразумевает под собой бессилие, беспомощность в самом широком смысле этой философской категории.
Проще говоря, Кате запредельно ***во.
Можно было бы подумать, что Катя больна, или что у нее умер близкий родственник. Но это не так. Все это результат сущей мелочи, (ну, право дело, согласитесь, вы ведь так считаете), пустяка ей-Богу.
У Кати умерла Любовь.
Вообще-то Катя, не будь дурой, всегда этих всех страстей сторонилась. Не нужно это было ей. Она смело шла по жизни широкими шагами, игриво встряхивая на ходу свою белую, как снег, шевелюру. Шла себе и никого не трогала. И тут на-тебе. Вляпалась, сама того не замечая.
Катя с улыбкой камикадзе стаяла над пропастью с именем Саша, улыбалась, зажмурила свои ультрамариновые глаза и прыгнула вниз. Катя летела стремительно, неистово хохоча, чуть тормозила руками воздух, взметнувший куполом вверх ее платье, закрыв ей обзор. Этот полет был полетом Алисы Льюиса Кэрола. Не было понятно, летит она вверх, или прямо в бездну, сколько продлится этот полет, куда он ее приведет, сможет ли она его остановить, если захочет. Катя не думала об этом, она боролась с взметнувшимся платьем и ощущала Сашины пальцы на своем запястье. Потоки воздуха окружали ее и убаюкивали. Катя была счастлива.
В какой-то момент Катя поняла, что больше не чувствует Сашиного прикосновения. Она стала барахтаться в поисках его, озираться, высматривать. Чем больше Катя предпринимала телодвижений, тем стремительней начинала уже не лететь, а отчетливо падать вниз, подчиняясь принципу сыпучих песков.
Падение было ужасным. Резкая боль везде и сразу. Тело покрылось кровоподтеками. Кровь запеклась в белых волосах. Катя издала протяжный, звериный вой. Но не было у нее слушателей, и никто не подал ей руки.
Катя зализывала раны как могла, но попала в замкнутый круг сансары. Катя плакала, чтобы забыть его, чтобы промыть все свои внутренности слезами, и когда вытирала слезы с лица, руки начинали отчетливо и удушливо пахнуть им, пахнуть "его запахом", не парфюма, а запахом кожи, который у каждого человека свой. Катя вдыхала этот запах и не могла остановить слезы.
4 месяца Катя смотрела в потолок. По месяцу на каждый год, проведенный с Сашей. На потолке у Кати были белые обои с рельефным рисунком. Квадрат с замысловатым орнаментом. В каждом квадрате 9 других, 2 с толстой окантовкой и 7 с тонкой. В сущности, именно эти 9 квадратов вытащили Катю, а не седативы и ноотропы, прописанные тетей в белом халате, маминой подругой.
Кровоподтеки ушли, но образовалась эта черная желчь внутри, которую не брали ни ноотропы, ни алкоголь, ни ментоловый вог, ни книжки со стихами.
Ровно через 4 месяца, Катя встала с кровати и четко поняла, что ей поможет: океан.
Синеглазая Катя сидела на берегу океана, она поехала волонтером учить детей английскому в одну из этих стран с островами, что вы бы судорожно искали на карте, скажи я вам название, а столицу так и вовсе не смогли бы произнести.
Кате было относительно хорошо.
Даже почти хорошо.
Катя дышала свежим соленым воздухом, в котором не было ни малейшего намека на Сашин запах.
Катя стала носить ножные браслеты из ракушек и иногда улыбаться. Улыбалась она, когда кто-то из ее учеников проявлял успехи. И еще когда островитянки пели ей народные песни, вроде того, что "внутри все женщины красные, как куркума". Катя, конечно, куркумой себя не чувствовала, зато стала потихоньку снова чувствовать себя женщиной.
У Кати появился друг. Белозубый и мускулистый. Он не говорил по-английски, ни (что было бы крайне странно) по-русски. Он приносил ей фрукты утром и, наверное, предал бы вождя за ее неземные белые волосы. Он не был ни пропастью, ни ураганом, и это ее вполне устраивало. Катя воспринимала его с ленивым взглядом кастрированного кота. Иногда оставалась у него.
Дни проплывали рыбками на отмели.
В один из нескончаемых дней, нанизанных на леску сезона, Катя встала утром с ощущением того, что ей нездоровится. Катю рвало. Сильно. Почти кровью. Катя сидела на корточках и тем не менее ощущала приятную пустоту внутри. Черная желчь ушла. Это она, наверное, растеклась лужей у ее ног. Катя всматривалась в эту желчь и вдруг, что-то поняла.
Через 10 минут Катя сидела зажав в руке тоненькую картонку, которую достала из своей аптечки, с двумя еле заметными полосками. Катя смотрела на 2 полоски и думала о том, от кого так бежала, от том, от чего уехала на самый край света, смотрела на 2 полоске и думала о приятной пустоте внутри, которая обещала скоро заполниться чем-то имеющим абсолютно иной, безмерно радостный смысл.
Чем будут дня нее эти 2 полоски: линии старта или финиша, может быть взлетные полосы, а может это будут разделительные 2 сплошные?
Катя пока не могла ответить на эти вопросы. Она просто сидела на берегу, понимая, как заполняет ее черную дыру внутри новая Вселенная.