http://svgbdvr.ru/tvorchestvo/vladimir-lunin-stikhi-o-rossii
Лунин Владимир Николаевич. Годы жизни 1946 – 1996. Родился недалеко от Хабаровска в городе Биробиджан в семье военного. В 1967 году окончил Хабаровский институт инженеров железнодорожного транспорта. Около года был преподавателем в этом же институте. Отслужил срочную службу в армии один год, а еще через год стал слушателем двухгодичных высших курсов КГБ СССР. Прослужил в КГБ – ФСБ по Хабаровскому краю 23 года, занимая должности от оперуполномоченного до заместителя начальника управления ФСБ по Хабаровскому краю.
Лето (начало 50-х)
Помню лето наступит и сразу
Увозили в деревню меня.
Бабе Лизе сдавали с наказом
"Как нашкодит, так сходу ремня".
А она улыбнётся и скажет:
"Вы езжайте, а мы как-нибудь".
Хлеба чёрного мёдом намажет
И посадит чаёчку хлебнуть.
Порасспросит о жизни, учёбе,
Обо всех новостях городских.
Поругает кого не по злобе
Из ребят деревенских своих.
Я сижу, а в окно уже смотрит
Двоюродный братишка Шуран,
Он узнал и давно рядом ходит,
Ждет, когда я прикончу стакан.
Баба видит, хитро улыбнётся:
"Ну напился, теперь погуляй".
Она знает как душенька рвётся.
"Только, внук, далеко не сбегай".
Вылетаю, и сразу без "Здравствуй"
Понеслись по дороге вперёд,
А петух испугался горластый,
За плетень улетел в огород.
И куда мы несёмся не знаем,
Как устанем, тогда и решим,
А вокруг красота неземная,
Воздух сладкий от запаха ржи.
До развилки дорог добегаем,
Только тут друг на друга глядим,
И, что жизнь хороша, понимаем,
И что в ней нам прекрасно двоим.
К дяде Ване летим на конюшню
Оседлать быстроногих коней.
Его чудных историй послушать,
Про войну и про всяких чертей.
А затем к кузнецу дяде Ване
В его старый копчёный уют.
Тут жара, как в натопленной бане,
молотки мерно песню поют.
Рядом с кузней родник зубодробный,
Как попьёшь и промёрз до костей.
Да и вкус у воды бесподобный –
Лучше всяких заморских сластей.
Забежим в любой дом по дороге,
Молока здесь и хлеба дадут.
Сядем тут же на чистом пороге,
Перекусим. "Спасибо!". И в путь.
Солнце жарит ну просто нещадно.
Мы к реке устремляем свой взгляд.
Хоть та речка совсем неприглядна,
Но всё ж балует летом ребят.
Добежали, а их здесь десятки,
Всё кипит в этой тёмной воде.
Здесь играют и в салки, и в прятки,
Муть забилась у них в бороде.
Сбросим тряпки и голые в речку,
С валуна, что травою оброс,
Ощущенье такое, как свечку
К телу кто-то недобрый поднёс.
Но потом ничего - привыкаешь.
В играх время мгновенно летит.
И что вечер, тогда примечаешь,
Когда сильно в желудке урчит.
Из воды вылезать неохота,
Сразу тело бросается в дрожь,
Нападает дурная икота –
На гусёнка без перьев похож.
Кушать надо и вот вылезаем,
И в намёт по стерне к Шурану,
Там вон печка дымится и знаем –
Тёть Параня готовит квашню.
Нас увидит и так рассмеётся,
Что смеяться нам хочется с ней.
Выставляет, что в доме найдётся,
Как для самых желанных гостей.
Сама сядет и тихо в сторонке
Смотрит, как мы сметаем еду.
Молода и красива, с глазами девчонки,
Лишь седые власы говорят про беду.
На деревне красивей их не было бают,
Тимофей - крутизна, рыжий, словно огонь,
На гармони бывало лишь заиграет,
Все девчата бежали к нему как в полон.
А она на Красавке, так улица звалась,
Всех бойчее была, веселей не найти.
И как петь-то могла - соловьем заливалась.
На вечёрке одной их сошлися пути.
Но война. Ох, война. Всё она поломала.
Он ушёл и погиб, где зарыт не найдёшь.
Дочь и сын у неё.
Столько горя познала,
Не расскажешь в словах, только сердцем поймёшь.
Так живёт вот одна, малышей поднимая.
В три корову доить, накормить поросят,
Приготовить еду и уже убегая,
Дочке Нине сказать, чтоб глядела гусят.
Нам же с Шуркой не снились мирские заботы.
После плотной еды на печи у трубы.
Устремлялись мы с ним в внеземные полёты,
Где не знает никто ни войны, ни пальбы.
Только солнце взойдёт, вылетаем стрелою.
У ребят узнаём, что ведут сенокос.
Собираем друзей и большою толпою
Прибываем туда, где сегодня покос.
Запах скошенных трав - это просто блаженство,
Невозможно забыть чудный тот аромат.
Я люблю этот запах как верх совершенства
Неизменно всю жизнь, хоть и годы летят.
Помогаем мы взрослым почти до обеда,
А затем на коней и на речку наш путь.
Банку кваса с собой и душистого хлеба.
Чтоб потом у костра всем поесть и хлебнуть.
Покупались и снова на конные грабли,
Ворошим и сгребаем сухую траву.
Солнце выжало воду из сена до капли,
Аромат лишь остался, и в нём я плыву.
Кони потные, оводы жалят нещадно,
Они хлещут хвостами, мотают башкой,
Но работают споро, им. видно, понятно,
Что зимою всё ж будут с отличной едой.
Мужики мечут копны, кивая на небо.
Тучи лезут с востока черней и черней.
Что скотине без сена, как людям без хлеба,
Понимаем прекрасно и гоним коней.
Дух грядущей грозы, аромат разнотравья,
Напряжение мышц, запах пота коней,
Мужиков голоса, причитания бабьи,
Все слилось в восклицаньи:
"Господь, пожалей!"
Ну, кажись, завершили.
И медленно дождик
Застучал по жнивью и по нашим телам.
Напряжение спало. Снимаем мы вожжи,
Отпускаем коней. И быстрей по домам.
А гроза разыгралась совсем не на шутку,
Молний страшный оскал, нескончаемый гром.
Все промокли до нитки и чуточку жутко
В этом ливне бежать под небесным огнём.
Вот и дом впереди.
В сенцы шустро влетаем,
Отдышаться не можем, а баба скорей
Полотенцем холщёвым нас обтирает,
Чай с малиной на стол и ржаных сухарей.
Нас загонит на печку и, что-то бормочет
У иконы склонясь и крестясь иногда.
Стёкла в окнах дрожат.
И несказанно хочешь,
Чтобы это мгновение длилось года.
А дремота крадётся и нас забирает,
Нам тепло и спокойно здесь наверху.
Про грозу и про гром мы с Шураном забываем,
Сон идёт оленёнком по толстому мху.
Спим, но кажется кто-то толкает,
Открываем глаза и не можем понять.
На дворе темнота, но встаём, вспоминаем,
Что с Шураном сегодня нам стадо гонять.
Здесь так принято, что нанимают сезонно
Одного пастуха, а затем молодёжь
Стадо то сторожить помогает поденно.
Выбегаем во двор и бросает нас в дрожь.
Баба нам узелок с молоком и едою –
И бежим к пастуху на отшибе села.
Он в преклонных годах, с бородою седою
Уже ждёт, говоря: "Ну вперёд, детвора".
И даёт нам кнуты - метров по пять длиною,
Что не сразу и смог я издать им щелчок.
Он смотрел и смеялся, тряся бородою.
Но потом показал.
Видит я новичок.
По селу мы пошли.
Он на дудке играет.
Слышно так далеко, будто с неба тот звук.
Все овец и коров из дворов выгоняют,
Мы сбираем их вместе и гоним на луг.
Здесь приволье скотине, кормёжки хватает.
Есть самим захотелось, ведь дали с собой.
В беготне, разговорах полдня пролетает,
Уж скотина наелась, ей нужен покой.
Лезет солнце в зенит, ветерок не играет,
Овода и слепни не дают продохнуть.
Говорим пастуху.
Он и сам понимает,
Что пора всем к воде, от жары отдохнуть.
Только встал наш пастух, стадо поняло сразу
И с блеяньем, мычаньем помчалось к реке,
Чтоб напиться там вволю и смыть всю заразу,
А затем полежать на горячем песке.
И мы следом за стадом летим как галчата,
Обо всём позабывши - крича и смеясь.
Видно лето хмельное во всём виновато,
Жизнь на воле в деревне без всяких прикрас.
Как обед наступает, приходят тут бабы,
Чтоб коров подоить, накормить пастухов.
Разговоры и смех, поболтать они слабы,
Задевают и нас - молодых сосунков.
Наедимся, попьём молока мы парного
И лежим на песке, в небо взгляд устремив.
Жвачку мерно жуют, накупавшись, коровы,
А баран на траву тянет свой коллектив.
Подниматься пора, хоть и нету желанья,
Но вон овцы не ждут, разбрелись кто куда,
Ещё в речку разок забежим на прощанье
И опять беготня то туда, то сюда.
Вечереет, пора и в деревню нам двигать
Так устали, что ноги совсем не идут.
Настроения нет ни бежать и ни прыгать,
Побыстрей бы домой и на печке заснуть.
Но когда мы подходим к селенью со стадом,
Прижимает пастух свою дудку к губам
И играет вдруг марш будто мы на параде,
Чтобы слышали люди о нас по домам.
И проходит усталость, шагать веселее,
Все идут из домов, чтоб скотину забрать.
Улыбаются нам, и кажись нет милее
Этих добрых людей, что нас вышли встречать.
До последней избы разогнали скотину,
Распрощались по-дружески с милым дедком,
Искупаться пошли, благо рядом плотина,
Ну а там от реки и домой прямиком.
Но всё ж больше любили с конями возиться,
Покататься верхом иль телегу запрячь,
Без седла и узды по селу прокатиться,
Растирая то место - не сесть и не лечь.
Лошадёнки колхозные - где тут питанье,
Худоба-худобой, что ни в сказке сказать.
60 их там было и все без прозванья,
Кличут Рыжий иль Пегий, добавят про мать.
Жалко было смотреть на такую обиду,
Тракторов и машин - на руке лишь одной,
Всё тащили они, не давая и виду,
Что измучены были прошедшей войной.
Половина из них из армейских обозов,
Холки стёрты, порезы, рубцы на ногах.
А теперь они все - мощь и сила колхоза,
Жизнь однако у них вся видна на боках.
Мы хоть были мальцы, но жалели лошадок,
Где покормим, попоим и к речке сведём,
Хлеба с солью несём, то конфетку-помадку,
Разделяем вдвоём с своим верным конём.
Как любили тогда собираться гурьбою
И в ночное вести своих милых коней,
У костра посидеть и послушать такое,
Что волосья дрожали б у ведьм и чертей.
Но страшнее для нас был объездчик Ананьич,
Одноногий с войны и характером крут.
Не приснись никому, а особенно на ночь,
Его злобный оскал, обжигающий кнут.
Он поля охранял от потравы скотинной,
От людей, что хотели колхозное взять.
Как прилипший к коню, с своей жуткой кнутиной
Появлялся везде, как полночная тать.
Доставалось тогда и дедку, и молодке,
Кто попался ему, не спасла б и земля.
Не любил говорить, не прельщался и водкой,
Был он грозен и строг, охраняя поля.
Мы, бывало, сидим, кто-то байку толкает,
Увлечёмся, молчим, ну а кони в овёс.
Тут откуль ни возьмись, он как чёрт прилетает
И кручёным кнутом учиняет разнос.
После этих внушений смотрели мы зорко,
То сорвётся один, то другой побежит.
И так кругом следили до утренней зорьки,
Не пробрались лошадки к овсу или ржи?
Ну, а утром бывало всего веселее,
На коней и погнали табун до села.
Взапуски понеслись: чей конёк порезвее?
И летим над землёй, как из лука стрела.
Ощущенье коня, ощущенье полёта
Не понять никогда, если сам не узнал,
А вокруг широта, краски яркого лета
И мгновенья борьбы, гонки дикой накал.
От полёта того дух в груди замирает,
Ветер треплет вихры и рубаху твою,
И такая внутри радость жизни играет,
Что под музыку ту я неслышно пою.
Вспоминаю я это и гложут сомненья —
Для чего и кому всё хочу рассказать?
Дети в мире другом, не такие волненья,
Ощущают они, им ведь нас не понять.
Не понять им никак босоногого детства,
Детской нашей страны, что уже не вернёшь,
Не покажешь её, не отдашь и в наследство.
Нет давно, унеслась, хоть ищи — не найдёшь.
Но как трудно бывает, туда улетаю
И прекрасно мне там, что у печки зимой.
Молодею душой, всех добром поминаю
И ко мне оно катит ответной волной.