Часть 2
Память живёт совершенно не по правилам логики
«История смиряет, память давит» - академик Пьер Нор вывел такую формулу в многотомном коллективном труде «Места памяти» (1986 г.). С другой стороны, люди живут памятью, а не историей».
В предыдущем разговоре «Я занимаюсь Россией без каникул»
об обширной деятельности одного из самых известных французских учёных - профессора кафедры славистики и директора Европейского Института при Женевском Университете Жоржа Нива я попыталась раскрыть его литературную работу, интерес к русской литературе, причины, побудившие жить этим делом. А поскольку исследовательский труд «Урочища памяти» стоит несколько особняком, он не вошёл в статью всё по тем же правилам логики.
«Россия - моя русская память»
Разве есть, усомнитесь вы, разные памяти, например, память французская и русская? Учёный утверждает, что да. Причём у нас она гораздо лучше развита.
С его слов, основной признак русской памяти – это то, носителем чего является любой русский человек: язык, пейзаж…
- Россия - моя русская память; квинтэссенция России – это русский язык с его музыкальностью и невероятно гибким синтаксисом, а также духовный мир, порожденный этим языком, чья способность рождать лексические новации и семантико-синтаксическая изобретательность по сей день не перестают меня восхищать.
Чем же отличается русская память от любой другой? С точки зрения учёного, всё зависит от её жанра.
Взять, к примеру, память на стихи. Профессионал своего творческого дела и друг Нива Сергей Юрский может целиком читать наизусть роман в стихах «Евгений Онегин», как ранее это делал непрофессионал, покойный Александр Чудаков. Да разве только они? Немерено талантов на Руси! А вот, кстати, сам Нива признаётся, что знает «куски», но… не может так лихо обходиться с русскими текстами, то есть заучивать их «на зубок» и воспроизводить без запинки. Как говорится, близок локоть – да не укусишь! Даром, что профессор. Так ведь и сам признаёт: «русский язык – исключительный»! А вот память историческая – «это другое дело», - считает учёный.
Повторюсь: главный интерес Жоржа Нива сосредоточен на литературе. Поэтому, говоря об исторической памяти, он то и дело возвращается к литературным примерам. Ведь работа над многочисленными публикациями об истории и современности русской литературы не может пройти бесследно. Как чётки перебирает он разные жанры — от трактатов до эссе и переводов. Проявляется в своих трудах как политик и историк. Выступает как социолог и культуролог. Размышляет о месте и значении религии в обществе… Да мало ли что может учёный такого высокого полёта! Словом, Жорж НИВА — мыслитель весьма разносторонний, и, в своём роде, человек легендарный. Так что проект «Урочища русской памяти» (аж три тома!) не мог не возникнуть на базе обширных и глубоких знаний.
«Живёт, страдает, бредит…»
Французский семитомник «Места памяти» вышеупомянутого академика Пьера Нора описывает те места, где укореняется и зиждется французская память. Этот труд, согласно источникам, совершенно изменил подход к истории и связал её с темой живой памяти. Попробую конкретней: история конструируется, память живёт своей жизнью, порой вопреки истории. Но любая память имеет свои исторические «места»: географические, музейные, мифические, где она «живёт, страдает, иногда бредит…» Он-то, этот серьёзный и сложный труд, и вызвал у Жоржа Нива вопрос: а почему бы не попробовать «сделать то же самое о России»? Но совершенно по-другому …
Нива рассмотрел память в разных аспектах: память против истории, история против памяти, личность и память. Счёл нужным раскрыть понятия выражений «история смиряет» и «память давит»: «история смиряет в том смысле, что, если она наука, то к её заключению могут прийти все добросовестные читатели исторических исследований, а память давит в том смысле, что клановые памяти могут давить и на членов этого клана, и на окружающий мир». «Память живёт совершенно не по правилам логики» - его же вывод. Пожалуй, так.
Подумал-подумал профессор и издал первый том – «География русской памяти», включив в «Географию» русский пейзаж, музеи, в особенности литературные, краеведение, раскрыв понятие русской усадьбы, города и села (в западной культуре этой географической единице нет эквивалента).
В последующих двух томах, по замыслу издателя, увековечатся его размышления о русской памяти; во втором, в частности, о великих историках, создавших «сказ» о России. «Ведь историк, - уточняет Нива, - все равно, что сказитель». Там же будут «исторические фигуры самозванца, самодержца»... А третий том расскажет о «болезнях и мифах русской памяти». Заманчиво узнать точку зрения автора о лжепамяти, то есть о том, чего не было. Ведь в любой памяти есть правда и кривда. Не правда ли?
Лёгкие России
Стало быть, не случайно французский гость посетил «главное урочище православной памяти северной Руси» - Соловки. Ведь создание книги на эту тему требует поисков тех самых урочищ. Давно мечтал побывать европеец на многострадальной земле соловецкой. Но поскольку он в своей жизни «никогда не загоняет судьбу», а ждёт, «когда Бог даст момент», этот момент настал - дождался приглашения из Архангельского Заостровья от настоятеля храма отца Иоанна. Пришёлся визит на зимнюю пору - канун Благовещения. И хотя «дороги были переметены снегом, и море стояло во льду», и учёному французу не удалось увидеть «скитов и каналов, побывать на Анзере», три дня пребывания заграничного туриста на Соловках оставили мощное впечатление «во всех смыслах».
- Но зато я увидел весну света на белом архипелаге – яркость ослепительного снега и нежность огромного высокого неба. Соловки – колыбель чудесной красоты… Но она хрупкая, эта северная красота. И надо осознавать, что её очень легко можно вытоптать, - художественно делился Нива как литератор в одном интервью. - И ещё я увидел трагическую Секирку…- вторил Нива-историк, которого так волнует присутствие памяти или отсутствие таковой.
И вот тут-то хочется напомнить, что побудило меня обратиться к столь напряжённому и сложному труду.
На пресс-конференции я слышала собственными ушами, как Жорж Нива высказал недоумение по поводу «подмены памяти»: « Я мечтал увидеть своими глазами знаменитую крутую лестницу на Секирной горе (читал о ней у О. Волкова и А. Солженицына), которая помнила столько жертв! Каково же было моё удивление и недоумение, когда вместо исторически настоящей лестницы я увидел заново выстроенную, с надписью на табличке: «отремонтирована с помощью Норвежского королевства». Память и раскаяние не одно и то же. Лучше бы была старая, гнилая, но подлинная лестница или её не было бы совсем. Память иногда нуждается в её отсутствии».
Мне высказывание показалось не только познавательным, но и волнующим. Вызвало к размышлениям. То ли ещё будет: три тома о русской истории глазами француза! Не каждый русский-то разберётся во всей этой вековой чехарде! А вот попытаться разобраться, что там кумекает о нас чужеземец и что скажет в своих заумных толмутах – истинному россиянину можно. При желании, разумеется, и мало-мальских способностях. Ну, или хотя бы попробовать. Это я так, к слову. За державу ратую, за Отечество.
Нашёл, что искал
Зимнее паломничество не прошло даром: усмотрел-таки мыслитель в заснеженной северной глубинке «контрасты и парадоксы русской жизни». Соловки, его глазами, стали «лёгкими всей России», которая «дышит соловецкой историей, природой, памятниками…». Мы не против! К тому же мы могли и не разглядеть или привыкнуть к тому, что Соловки – «маленькое зеркало святости, лихих лет России, иногда яркости, жестокости, живой дух»…
Словом, здесь автор нашёл, что искал для своих будущих книг: урочище памяти России.
Кстати сказать, немало ценной информации о затерянном в Белом море острове поведал французскому исследователю русский академик Лихачёв. И после визита на Соловки знаменитый гость согласился с высказыванием Дмитрия Сергеевича о том, что на Север будут приезжать, как в Италию: «Я надеюсь на это. Должна быть Северная Италия».
На всё воля Божья…
- Бог над нами, - подвёл учёный чужеземец черту, глядя в глаза многочисленной русскоязычной аудитории, - но как его почитать, не сказано. Это выбор каждого. Так и с памятью. Местные, национальные, корпоративные и другие памяти требуют признания в ущерб другим. И проблема в «противоречии и игнорировании друг друга, в «срывах памяти», в «борьбе историков с историей», «легендах против истории». В результате каждый из нас имеет свою память. Но мы не можем жить без памяти.
Гениально?! А по мне так иначе и быть не может.
*От "урока" произошло и "урочище": это слово наращиванием своего окончания выражает вместимость и совокупность предметов, также что-либо бывшее на каком-либо месте.