Каждый раз, когда я смотрю на лампы вдоль потолка вагона, я почти вижу мертвых мотыльков внутри. Будто они нелепым образом попадают даже не в подземку, а сразу в поезд - где забиваются насильно в пластик, в щели ламп, пытаясь согреть свои маленькие хитиновые тела. И опадают.
Мои глаза от непрерывного смотрения режет яркость ламп, но я вижу совершенно мягкий и теплый свет, пробивающийся через налет мотыльков, их истертых в пыль тел и крыльев. Я сразу же представляю, как уборщик в синей заляпанной форме, раз в месяц лениво снимает защитный пластик лампы и стряхивает целые кладбища на грязный пол. И не когда трамвай пережидает ночь в депо, а обязательно замирает металлическим остовом на последней станции, часа в три ночи, когда в метро нет ни одной души. А маленькие коричневые курганы разлетаются по трамваю, затейливо кружа в воздухе невесомыми пылинками. Обязательно чье-нибудь сохранившееся крыло приклеивается к скуле уборщика. И, да, уборщик обязательно носит кепку, в моем представлении. Лицо скрыто в тени, этот смазанный человек совсем не является персонажем. Он просто в этот момент дышит мертвыми мотыльками.
Лампы все также режут глаза ярким светом. Я сижу в абсолютно нелепой позе, не сломанным телом, но с слишком неестественно вывернутыми руками и ногами для того, чтоб это выглядело удобным. Мое плечо прикасается к твоему, твое колено врезается в мое. Наверное, ты сейчас смотришь в пол. Лампы занимают глаза, завораживая странными состояниями. Мелькает абсурдная мысль, что мне не хватает воображенного ощущения, будто нас с тобой сшили грубыми стежками в местах прикосновений. Обязательно толстой нитью. Возможно, мне почти хочется это почувствовать. Когда я вот так, отвернувшись, смотрю в пространство, мне кажется, что если ты перестанешь касаться меня, я совсем потеряюсь в своих мыслях и в этом Метро. Не в запутанной карте линий, но в ощущении этого места. Страшное ощущение. Совсем не хочется его сейчас. И я продолжаю свою изломанную позу - как роль.
Жуткое место. Каждый отображает свое настроение, но абсолютно все притихшие и недвижимые. Бежевый потолок кажется почти белым в навязчивом свете, даже когда лампы сбиваются и резко мигают. За окнами ощущение ночи и отсутствия пространства во-об-ще. Как будто мы движемся сквозь пустоту. Хотя, как движемся? Каждый раз я захожу в освещенную коробку, которая проламывает собой пространство и время, сдерживая натиск тонкими стенками вагона. А сломанное время шуршит, как спрессовывание снежинок под тяжестью ноги, и отражает гул происходящих событий вокруг. И каждые пару минут мы перемещаемся так из одной точки в другую, с заложенными ушами от всех происшествий наружности. Это совсем не похоже на движение, хотя им и является, по сути. И никто не нарушает правила игры, пока не кончится его личное время для проведения в поезде.
Отчаянно чувствую тебя слева. Почти страшно не обнаружить тебя там однажды, когда прикосновение будет сохраняться, но я не смогу почувствовать внутри. В своих ощущениях напряженно перебираю нити, связывающие нас, и тихонько ощупываю их, как могла бы осторожно перебирать струны своей первой гитары. Пожалуй, иногда ты слишком устаешь, и мое ощущение слабеет. Каждый раз пытаюсь компенсировать это прикосновениями к тебе. Оставить на тебе как можно больше своих отпечатков, так как твоих мне катастрофически не хватает. Странно осозновать себя будто бы неполноценной от этого и быть поглощенной черными окнами вагона и атмосферой Метро.
Свет создает ощущение больницы и стерильности. Я уверена, что лампы звучат. Если бы только можно было убрать весь гул, то я смогла бы услышать электрические щелчки и, наверное даже, ощутить воспоминание запахов озона и лекарств. Такое же ожидание и бездействие. Застываю в пространстве, стынут руки. И каждый раз в голове переворачивается вечность, массивы мыслей и тонны ощущений.
Наше время сейчас закончится.
Я очнусь лишь перед тем как выйти из вагона и незаметно запнусь у раскрытых дверей. Вырванной сущностью, обрастая вновь личностными чертами и возвращаясь к действительности, я в полусне преодолею несколько шагов до центра зала. Твои объятья будут резким выбросом ощущения Тебя. Каждый раз ты будто врываешься, в последний момент, прямо под кожу, чтоб каждая точка от соприкосновений помнила твое тело, горело твоим теплом. В груди все сжимается, будто грудную клетку пронзают новые нити, связывающие нас.
Мы разойдемся в разные стороны, но я буду чувствовать тебя слева.
Даже если мотыльки действительно будут умирать в лампах вагона.