Мне снился сон, что умирает свет. Закат последний – и не жди восхода. А вечер перламутровый темнеет, и гаснет, как накрытый тёмной тканью: ни проблеска, ни блика, ни свечи. И сердца стук немыслим, неуместен, и невозможным кажется движенье – слияние идёт, преображенье, – в покое равнодушия пустого – исчезновение Живого.
Рождается Ничто, а может, Нечто – холодное, без смысла, без желаний, без любопытства, веры и тепла – оно не зло.
Оно - бесчеловечно.
Застыло всё. Сейчас, сейчас...
О, как я не хочу, чтоб свет погас!
Свет маяка манил домой, на берег. В твоих глазах всегда искрился смех. В домах светились окна – ждали нас, - и грели чай! Костёр горел в лесу, пеклась картошка. А в русской печке хлеб. И в домне – сталь. И на плите в кастрюльке аппетитно похлёбка булькала. Под лампой у стола отец читал газету. С улыбкой спал малыш при свете ночника.
Без этого - куда же?!
Я не хочу!
На землю села я, у Дерева большого, у корней. Немеющими пальцами ласкала его кору, просила, вся в слезах:
– Верни, верни нам жизнь! Начало мирозданья, ты ось земли – очнись, вернись ко мне!
И слабый ток прошёл по пальцам. Больно. Отдёрнуть захотела я ладони!
Но мне был нужен свет.
И сок пошёл по древней древесине, и отзывалось пыткою и мукой движение любое, – возвращаться страшнее оказалось, чем застыть! Но ветви дрогнули, листва зашелестела, в безветрии, как будто встрепенулась.
Ещё был воздух странно загущён, его вдохнуть никак не удавалось. Но прошуршало что-то по траве, и свистнула в кустах лесная птаха.
И Тьма великая, бездонная, немая, та Тьма вселенская, которая лежала тяжёлым погребальным покрывалом на всём вокруг, была побеждена. Хотя ещё сама о том не знала.
Вот первая дрожащая звезда явилась в небесах. И тёплое сиянье зоревое чуть занялось над самым виднокраем, разгорячаясь углем на ветру - неспешно, но зато неотвратимо.
Мир оживал.
– Что нужно Свету?
– Чуть-чуть Любви.