Я сон открываю, и память в испуге кричит.
Не бойся, малышка, мы выйдем оттуда живыми.
Ты даже не вспомнишь, как билось вчерашнее имя
и бездна ложилась под ноги тропой без обид,
без слов, ибо мертвым не свойственно много болтать,
без слез, ибо что бы заставило мертвого плакать?
Ты даже не знаешь, как тесно опять умирать,
привычно ложась, превращаться в холодную слякоть,
вцепившись в рассудок прожилками сгнившей листвы,
прижав его накрепко сучьями старой коряги...
Не слушай, малышка, мне вовсе не нужно, чтоб ты
запомнила больше, чем я запишу на бумаге.