1
Чтоб не учить к урокам правил,
Петров не в шутку занемог.
Он съесть сугроб себя заставил
И от него с ангиной слег.
Его пример другим наука,
Но, боже мой, какая скука –
Торчать в больнице день и ночь,
Ни говорить, ни есть не мочь.
Какое низкое коварство –
Уколам попу подставлять,
Больные гланды удалять,
Глотать противные лекарства,
Вздыхать и думать про себя:
«Вот дернул черт, Петров, тебя!»
2
Увы, но что возьмешь с балбеса?
А ведь Петров – большой балбес
И от учебного процесса
Готов сбежать хоть в дикий лес!
Сплошной болван! Но, как ни странно,
Героем этого романа
Он и является как раз.
Зовут Петрова Николас,
Весьма диковинное имя!
Не то, что Колька и Колян.
Но тут вам все-таки роман,
Стихами писаный витыми!
И потому для рифмы в нем
Мы это имечко ввернем.
3
Ну, что сказать вам про Петрова?
Не любит школу наш Петров.
Бывает зыркнет так сурово,
Что та горит без всяких дров.
Как поглядит недобрым глазом -
И окна лопаются разом,
По стенам трещины ползут,
Как будто грянул страшный суд.
Уклон у школ бывает разный:
Гуманитарный, трудовой.
Ну, а у нас уклон – кривой.
Его зовем мы «скалолазный».
Причем настолько он велик,
Что с парт съезжают стопки книг!
4
Скользят тетради на пол плавно,
И ручки катятся гурьбой.
Тут посложней учиться явно,
Чем в академии любой.
Гранит наук с таким уклоном
Не по зубам любым Ньютонам.
Хоть ты самим Эйнштейном будь,
Такая школа – просто жуть!
Но мы привыкли понемногу
Хоть как-нибудь учиться в ней.
И лишь Петров еще вольней
Стал задирать на парту ногу.
Ведь «я крутой америкос» -
Его любимая из поз.
5
О, эти задранные ноги!
Два неотесанных бревна.
Две грязных кеды, как бульдоги,
С которых капает слюна –
Стекает плавно глина сотен
Глухих дворов и подворотен.
Лишь только пыль библиотек
Не прикасалась к ним вовек.
И по музейному паркету,
Куда без тапочек нельзя,
Они не ездили, скользя,
То к натюрморту, то к портрету.
Зачем какой-то паре ног
Дали, Пикассо и Ван-Гог?
6
«Да ваш Петров – кошмар вселенский! –
Сказал директор ГОРОНО
Владимир Германович Ленский. –
Я б застрелил его давно!»
Но не успел закончить мысли,
И мысли в воздухе повисли,
Когда какой-то аноним
Взорвал петарду перед ним.
Все педагоги от буяна
Волками выли день за днем.
О, сколько слез лила о нем
Русичка Ларина Татьяна!
Но лучше это вот письмо
О них расскажет вам само:
П и с ь м о Т а т ь я н ы в ш к о л ь н о м д н е в н и к е
Я к вам пишу. Чего же боле?
Что я могу еще сказать?
Прошу принять Вас меры к Коле
И строго сына наказать!
Ну, отпороть, ну, в угол что ли
Его поставить на полдня…
Совсем замучил он меня!
Сначала я молчать хотела,
Но это стоило труда –
На стул мне кнопки клал всегда
И подсыпал вдобавок мела
Ваш хитроумный лоботряс.
И даже клеем как-то раз
Намазал спинку и сиденье,
Чтоб я присела, и потом
Могла всю жизнь на стуле том
Прокуковать до поседенья.
В учебник мы и не глядим!
Онегин, Ленский – все нам скучно.
За партой плеером блестим,
Надев наушник показушно.
Ну, а вчера принес он в класс
Другой предмет увеселенья –
Противотанковый фугас
Для моего позелененья.
Встаю пред вами на коленья!
Быть может, внемлете (как знать?)
Взываю к каждому супругу:
Уймите срочно нахалюгу,
Ведь вы отец его и мать!
Другой!.. Нет, ни с одним на свете
Так не терзала сердце я!
Краснела с ним на педсовете,
Сама от муки не своя.
С ним стала жизнь моя залогом
Дороги в «Кащенко» прямой.
За что ваш сын мне послан богом?
До гроба он мучитель мой!
Он в сновиденьях мне являлся,
Его бессовестный ухмыл
Больные нервы мне щемил
И грубым смехом раздавался!
Увы… Но это был не сон!
Он лишь вошел, я вмиг узнала
Его от жвачки до фингала
И в мыслях молвила: вот он!
Чего я только не слыхала,
Позвав к доске его в тиши,
С тяжелой горечью вздыхала,
В негодованьи полыхала
От наглых вешаний лапши!
И в эти самые мгновенья
Бледнела вся как приведенье, –
Однажды гнев такой мелькнул,
Что захотелось, дернув бровью,
Как дать ему по изголовью,
Да жаль, оболтус, отскокнул.
И ангел спас его хранитель,
Когда шептал мой искуситель:
«Хватай мерзавца и души!»
Но, может, это все пустое?
Что вам пиши, что не пиши –
Не суждено ничто иное…
Но так и быть! Мольбу мою
Я вам с надеждою вручаю.
И безутешно слезы лью,
К себе дозваться вас не чая.
Вообразите: я одна,
А их, балбесов, целых тридцать!
Неужто с ними умориться
В неравной битве я должна?
Давайте свидимся за партой
Для разговора тет-а-тет!
Прошу, явитесь в кабинет
На клич записки предынфарктной!
Кончаю. Страшно перечесть!
Трепещет сердце, словно птичка.
С мечтой о встрече ЗАВТРА В ШЕСТЬ,
Татьяна Павловна, русичка.
7
Ну, что же… Должен быть в романе
Уже событий поворот,
Чтоб не зевали на диване
Вы, широко разинув рот,
И не уснули в скуке ленной,
Приняв шедевр мой вдохновенный
За образец пустых речей
Для разжигания печей.
Я вас верну к сюжетной нити:
В больнице киснет наш Петров,
Его тошнит от докторов,
И в попе дырочки, как в сите.
Совсем в тоске зеленой сник –
И вдруг увлекся чтеньем книг!
8
Видать, ангина осложненья
На организм больной дала
И роковые измененья
В его мозгу произвела.
А может, шприца острый дротик
Вколол такой антибиотик,
Который вызвал сей эффект,
За что ему большой респект.
К тому ж в среде инфекционной
(Ну, например, не моя рук)
Легко схватить другой недуг,
Причем весьма мутационный.
Его условно назовем
Мы книжным ленточным червем.
9
О, как Петров засел за книги!
Их начал жадно он глотать,
Как будто финики и фиги -
Одновременно штук по пять.
На все бросался, как овчарка:
На Жюля Верна, Твена Марка.
Как огложавший гиппопо,
Съедал Дюма, Гюго и По…
Майн Рида, Диккенса томами,
Как ненасытный синий кит,
Свой утолял он аппетит,
Что был сродни бездонной яме.
Увлек азарт его вперед,
И вот он Пушкина берет!
10
Стихов Петров не видел сроду,
Усвоив разве что Барто
Бычку игрушечному оду
Да из Корнея кое-что…
Но малышовые куплеты
Успел забыть он в эти леты,
Хотя и вел себя с яслей,
Как настоящий Бармалей.
Конечно, слыхивал он трошки
Про трех девиц и про Балду,
Про чью-то там во лбу звезду
И про неведомы дорожки.
Но быстро стали в нем бледны
Преданья ветхой старины.
11
Да что уж тут кривить душою:
Фанатов много ль у стихов?
Мы все считаем их лапшою
Для романтических лохов.
И тяготеем больше к прозе,
К ее питательной глюкозе
Перипетий, ходов, интриг
И приключений каждый миг.
А что стихи? Игра словами
Да строчек ловкий переплет
Про первой ласточки прилет
Иль майский гром над головами.
И все ж хотя бы иногда
Стихи нужны нам, как вода.
12
Ах, эти чудные мгновенья,
Что соблазняют нас в тиши
Прочесть «Онегина Евгенья»
По жажде собственной души.
Не по программе, не для галки
И уж никак не из-под палки,
А совершенно просто так,
Лишь для своих сердечных благ,
Из любопытства покачаться
На поэтической волне
И, наслаждаясь ей вполне,
Уж до конца не разлучаться
И чередой любовных глав
К развязке двигаться стремглав.
13
Петров и Пушкин… Лед и пламень
Не столь различны меж собой!
И все ж волна шлифует камень,
Какой бы ни был он, любой.
Они сошлись – балбес и классик,
Титан А. С. и Николасик,
Поэт и двоечник простой.
Сперва взаимной разнотой
Они друг другу были скучны,
Потом понравились, потом,
Общаясь через книжный том,
Совсем уж стали неразлучны.
Вдвоем и днем, и при луне,
Друзьями сделались оне.
14
Петров с невольною улыбкой
Ловил поэта разговор,
И ум его, в сужденьях зыбкий,
Хватал слова его, как вор.
Ведь было в нем любое слово
Хотя бы чем-нибудь да ново.
И даже принялся Петров
За сочиненье личных строф.
Достал откуда-то чернила,
Завел гусиное перо,
Хоть это все давно старо,
Но вдохновляющая сила
В сто раз мощней у этих штук,
Чем у таких, как ноутбук.
15
Какая гадость – ноутбуки
И прочей техники верхи!
Поотрывать бы сразу руки
Тем, кто творит на них стихи,
Кто тихий шепот музы робкой
Перебивает каждой кнопкой
И портит весь волшебный миг
Своим постылым «тык-тык-тык»!
Была бы я на месте музы,
Уж им со мной бы не свезло –
И диктовала б я на зло
Одни дурацкие конфузы,
Пустой словесный винегрет
Да той кобылы сивой бред.
16
Куда приятней всякой музе
Под задушевный скрип пера
Витать в ночной прозрачной блузе
Над чутким ухом до утра
И нежным, сладостным нектаром
Вливать стихи в него задаром,
По доброте своей души -
Лишь только слушай, да пиши.
А впрочем, музы ведь не буки
(По крайней мере не всегда),
И предрассудки – ерунда.
Не грех – писать на ноутбуке.
(Так муза думает моя,
Со мною торт над ним жуя.)
17
Но хватит длинных отступлений.
Пора опять нажать на газ,
А то уже, как рог олений
Ветвится ими мой рассказ.
И полюбуемся Петровым.
Как он прекрасен в хобби новом!
Изящна поза, взгляд глубок!
Поэму пишет, голубок.
О, если б вы вообразили,
Как я желаю горячо
Взглянуть ему через плечо,
Поддавшись некой странной силе,
Что у меня сейчас внутри
Настырно шепчет: «Подсмотри!»
18
Но пусть пока побудет тайной
Поэмы этой черновик,
Поскольку к славе чрезвычайной
Петров пока что не привык.
Уж скольких та избаловала
Да захвалила до провала.
Боюсь, что в ней один лишь вред
Да с носом задранным портрет.
Куда приятнее обычный,
Вполне простой, нормальный нос,
Который скромно вниз бы рос
И был с горбинкой симпатичной.
И даже если в нем кольцо,
Милей такое мне лицо.
19
Ну, все. Главою девятнадцать
Начну я свой роман кончать.
Но как? Не ведаю, признаться.
Боюсь с финалом подкачать.
Петров здоров, Петров начитан,
Насквозь поэзией пропитан,
И даже сам чуть-чуть поэт,
Врачами выписан на свет.
Надеюсь, впредь его обратно
Уж не придется возвращать –
Лечить, характер укрощать –
И будет все благоприятно.
Но тут гарантию вам дать
Могу я лишь минут на пять.
20
Охота верить мне, что в Коле
Добра свершилось торжество,
И будет совесть вроде моли
За безобразья грызть его.
Хотя, к примеру, Пушкин тоже
Порою вел себя не гоже
И хулиганил, говорят,
На дню по десять раз подряд.
А вырос гением бесспорным
На все народы и века!
Не подвела его рука
С пером волшебным стихотворным.
На сем раскланяться пора.
Ни пуха вам, а мне – пера!