Сбежавшая Истина Святого

Зима пыталась пробиться в грудь Его страданий, но Осень отчаянно скрывала листьями слез всю суть Его. И наводнили реки смут сознание, беспечно жаждущее ответа у мира снов и мира иллюзорных совершенств. Но трескаясь, Его Карибские глаза успевали передать молчание Тибетских гор. Он жадно вопрошал бессмертию и любви, но Дама с зеркалом в руках лишь усмехалась, не оставляя шанса на надежду счастья. Одно Он променял на паспорт Жизни, второе же он получил, отдав свой первый куш, и вглядываясь в бесконечность отражений, Он погружался в пурпурный плед тумана над Собой, а сердце вопреки всему пускала корни в пески забвения. Поверить в белизну крови, что тьмою выливалась изо рта, намного проще и спокойней, чем сделать вдох арктического безумия. Но Он пытался совмещать природу чувств с никотиновым вакуумом. Одиночество никогда не преследовало Его, оно решило уступить дорогу к солнцу, но между Ним и Смертью всегда был лишь шажок длинною в смех. Весна всегда любила поглумиться над Его рассудком, пуская змей и пауков в тоннели вен и коридоры подсознания. Она воткнула спицу прямо в океан Его любви, но позабыла лишь о том, что рифы гордости задавят острие иронии. И не было доверия затаившемуся Лету, как в принципе и тем, кто вечно утверждал в своей гармонии близ храма отчужденности Его. Он мог бы совершать великие поступки, меняя человечность и этику вокруг, но выбрал Он удел лисицы, рассчитывая хитрость и обман на душу доброты и непринужденной наивности, что позволяло сеять осколки мечты в карманы всех, кто поддавался на Его плотоядную улыбку. И если бы Он даже мог умереть, Его никто не ждет на эфемерном плане. И всю энергию, весь импульс бытия Он тратит на распятие Своей ежевичной фантазии. Но фатальнее всего, его кокаиновое упорство признать что Он – это Я…