От мартовских туманов город сед,
и кровли крыш сопливятся капелью.
На старом фортепиано мой сосед
выделывает клавишные трели.
Он может всё. Он старый виртуоз.
Ему налей сто грамм — и он доволен
уже тому, что остеохондроз
почти притих, и он почти не болен.
И пальцы в ревматических узлах
то на басах придавливают ноты,
а то вдруг как запляшут на альтах,
да как ещё запляшут — это что-то...
И я молчу, хоть заполночь уже,
и не стучу по трубам отопленья.
И слушают на каждом этаже
соседи, и не спят без сожаленья.
Играет он про то, как был влюблён -
другой весной, на эту непохожей.
И даже милиционер в прихожей
остановился, музыкой сражён.
Я точно знаю, кто звонил ноль-два -
старуха из квартиры номер девять,
и пусть она здесь вроде бы права,
ей так не стоило, ей-богу, делать.
Ну, что ж, к порядку призван пианист.
Замолкло фортепиано за стеною.
И дом, порабощённый тишиною,
не то, чтобы уснул, а как-то скис...
А поутру увидел я и сам:
общественность старуху не простила.
И мелом на дверях её квартиры
три буквы матом кто-то написал.