страшнее всего – как книгу, себя прочесть,
отражаясь в каждой из сотен строчек.
мне не верится, что у меня вообще
может хоть что-то быть, как у прочих,
что они состоят из таких же веществ
и, как я, совсем не бывают ночью.
смешнее всего – забыть, кто есть ты,
притворяясь старинным латунным ключом,
и любезно просить хоть кого: «повесьте
меня, пожалуй, на тот крючок».
когда-нибудь мы будем с тобою вместе
висеть и помнить всех наперечет.
когда-нибудь я стану… я просто стану,
по буквам себя из книги выудив,
я – одинокий атом урана,
отчаянно стабильный в своем периоде
полураспада, и таким не пристало
распадаться, если их кто-то вынудит.
страшнее всего – оказаться, как прочие,
все те, кто думают, что одинок.
казалось нетрудным – а тут вон чего:
не можешь прочесть себя между строк.
давно нужно было гнать прочь его
или пулю пустить прямиком в висок:
страшнее всего – то одиночество,
что незримо во всех стихах живет.