...Смотреть, прищурившись, на солнце,
которое,
как ни пытайся всё сломать, испортить, испоганить,
всё так же с лёгкостью приподнимает небо на востоке.
Пытаться выдохнуть слова прощения (прощания?)
и не суметь –
сжимает горло спазм беспомощности, безнадёги.
Безвременье
на крюк щербатый, проржавевший подвешивает веру.
Поёжившись,
закутаться в уютный шарф,
в остатки нежности и тоненькой надежды,
в твою любовь...
И захотеть вдруг кошкой стать –
обычной чёрно-белой
или трёхцветной,
по-хулигански разноцветноглазой.
Изящно и лениво
не замечать бои, дуэли, серенады
хвостатой армии всех существующих мастей.
(Эх, если б лишь такими были войны!)
И, разомлев у старенькой акации,
простреленной навылет светом мартовским,
увидеть то, что видят кошки только:
как в тоненьком луче прозрачных душ –
все вместе, рядом,
и те, кто был когда-то «за»,
и те, кто «против»,
стрелявшие друг в друга и не мимо,
девчонка, у которой не хватило
полсотни баксов для выздоровленья,
и чья то мама, без которой -
не-вы-но-си-мо,
любимый чей-то, так и не успевший
из боя возвратиться к Рождеству,
и чей-то дед, что смотрит с укоризной
сквозь слёзы на внучат,
в руины превращающих и жизнь,
и память, и страну...
...И светомаскировку опустит день,
исчезнет тонкий луч,
останусь я – не кошкой, собой в себе -
внутри отчаянного марта.
И глубоко во мне
все эти отблески иных, когда-то ясных глаз
так невозможно и неукротимо
зажгут опять желание смотреть,прищурившись,
на солнце,
которое опять поднимет небо на востоке...