Однажды ты, простуженный, проснешься в продутой рыхлым февралем квартире,
И шевеленье занавесок и землистый рассвет тебе подскажут – надо уходить.
В такую рань, по счастью, не хватает сил на самообман. Во внешнем мире –
Метель, во внутреннем – усталость, и чайник не охота кипятить.
На кухне в банке скрючились окурки. В углу две допитых бутылки. Что же
С таким тоскливым и враждебным неуютом тебя роднило, если жестяной
Аляповатый, хрупкий беспорядок – и тот как будто ненавидеть может?
Лишь зеркало проступит машинально одутловатою знакомой желтизной.
Прислушайся к себе: есть сожаленье? Вот ты уйдешь, никто и не заметит.
В соседней комнате неслышно спит хозяйка. Но ничего, ты все предусмотрел,
Лишив себя заранее иллюзий. И сквозь пальто февральский тушит ветер
Страх одиночества, последнюю досаду, последней ревности твоей кладет предел.
И видишь ты спешащих к электричке. И сам летишь в белесости прозрачной.
Садясь в вагон, кому-то кажешься помехой, но занимаешь место у окна
На зависть неуспевшим. Проплывает в косом снегу какой-то домик дачный.
Ты уступаешь место инвалиду. Жизнь, как всегда, событьями полна.
На чудеса? – Нет, на существованье рассчитывать ты можешь, хоть в петлю
Залезь, но массу аналогий подскажет опыт. Сам его копил.
Набросок сделан и предел известен. И только сны есть, чтоб шептать «люблю»
На радость самому себе, ночь-заполночь, в мерцании светил.
1987 г.