Отныне мои выцветшие годы сами себе меняют календари.
Твой стан – безумная птица Бога, бьёт крылья в кровь, срывает голос.
Белая, немая горлица одиноко трепещет жилочками внутри.
Я говорю ей: ещё чуть-чуть, ты подожди, милая, немного.
Но ключ звенит уж у порога,
и жизнь её, как недотрога,
в углу забилась у двери.
Доктор в белом, возьми свой металлический стетоскоп.
Её хмельная душа – самой дерзкой, высокой пробы.
Тебя в лоб поцелует личный, чудесный Бог.
Я сплету тебе сочный, тугой венок,
Моя стойкая, неопровержимая догма.
Ты, Билли Миллиган, мой оккультный ток.
На двести нещадных вольт взорвусь по твоей вине.
Ты тридцать вечностей мотаешь калёный срок,
Твоя точёная, душевная шайка не по зубам мне.
Они натянут смычком оголённые, терпкие провода,
Выпотрошат наизнанку грудь, убьют отчаянно.
Для меня ты навсегда останешься безумной, февральской чайкой,
отважно кричащей
над кромкой льда...