Не помню, сколько лет назад.
В одной убогой деревушке,
Опрятной маленькой избушке,
Жил муж с женой в любви и дружбе,
Пока не началась вдруг служба.
И на войну мужчин забрали,
Их жёны их покорно ждали,
Но к сожаленью прогадали:
В их дом вернулись не солдаты,
А бессердечные тираны.
Никто не знал, что это значит,
Теперь лишь изредка судачат
Об этом вдовы меж друг дружкой,
Как любопытные кукушки.
Но годы шли,
Прошло уж время,
И легче стало наше бремя,
Но всё ж к началу я вернусь…
Когда вернулся муж с войны,
Его как будто подменили,
Натуру словно заменили.
И человек совсем другой
Стоит сейчас перед тобой.
Жена до смерти испугалась,
Забылась, горько разрыдалась.
Ну а потом… она привыкла,
И с мыслью о тиране свыкла.
А через месяц или два она малышку родила,
Но после родов умерла.
А муж, что нынешний отец
Ещё мрачней, угрюмей стал,
Но всё же девочку он взял
И самолично воспитал,
Но только так, как сам считал.
Не знала девочка свободы.
В стараньях, горестях, работе
Жила она день и ночь,
Стараясь всем, везде помочь.
Отец её был нелюдим,
Немногословен и угрюм,
Задумчив, полон мрачных дум,
Он очень редко улыбался.
И сам порою удивлялся,
Как быстро дочь его росла;
Похорошела, расцвела.
А он всё чах в своей глуши,
И чувства тайные души
Он подавлял и заглушал,
С безумной страстью не желал,
Чтоб кто-либо узнал секрет,
К простой его душе ответ.
И всё свое негодованье,
Души отверженной отчаянье
На дочери он вымещал,
Хотя и сам потом страдал.
Он зла в помине не желал!
Но всё же делал понимая,
Что жизнь теперь, увы, иная.
Он необдуманно её мстил
За все свои переживанья,
Мученья сердца. И страданья
Взамен ей с силой отдавал,
И всё ж отчаянно желал,
Чтоб дочь его была счастлива,
Хоть с ним,
Хоть без него, одна.
Чтоб та любовь свою нашла!
И жили так они всегда,
Пока однажды уж под ночь,
Когда была близка уж полночь,
В двери послышался вдруг стук.
Величественный, громкий звук
В избушке эхом отозвался.
Гвардеец статный и с усами,
Он величавыми речами
Запутал девушку. Она
Почти ни что не поняла!
И слабо лишь в ответ кивнула,
Непонимающе вздохнула;
Гвардеец хитро улыбнулся,
Будто по струнке развернулся,
Как к ним в избушку вдруг вбежали,
Отца её схватили, взяли
Гвардейцы, тоже все с усами.
Её они не повязали,
Отцу мгновенно прочитали
Нелепый, странный приговор.
Отец, казалось, был сражён!
Но как бы он не вырывался
И яростно сопротивлялся,
И ноги, руки – всё связали,
Прохвосты всё предугадали!
Её угрюмого отца огни всадили на коня,
Смерив её злорадным взглядом,
Они помчались в мрак ночной,
Оставив только за собой
Едва заметный привкус мести,
Убивший образы о чести.
«За что?» - опять один вопрос,
Который не даёт ответа.
Разгадку мрачного секрета
Увы, не суждено найти.
Другого не дано пути.
Она за ними вслед бежала
Пока могла, пока дышала!
Хоть ноги стёрлись в кровь она,
С бесстрашной мыслью «Я должна!»,
Превозмогая боль и муки,
Не в силах выдержать разлуки
С отцом-тираном. До конца
Она ему была верна.
Её любовь была чиста!
Хоть настрадался душа,
Отец был всем. И был, и будет,
И в глубине души он любит
Её, как любит и она!
Она обязана, должна
Спасти его из злого плена,
Ведь крепче клятв, крепче обета
Помочь ему она должна,
Ей без него жизнь не нужна!
Но вдруг раздался крик вдали
Протяжный, жалостный, ужасный,
Одновременно и опасный,
В своём жестоком отраженье,
Как будто в призрачном явленье,
Он в душу, в сердце к ней проник.
И в глубине её возник
Тот крик, страдающий, глухой,
А голос был такой родной!
«Неужто миленький отец!
Это не может быть конец!»
Но опровергнув её мысли,
В тиши ночи раздался выстрел,
А после слабый, тихий стон,
Который резко оборвался.
«Нет! Неужели он скончался!»
Она упала на колени.
Отец в расставленные сети
Легко попался. Пробил час
Расплаты, но в последний раз.
«Неужто это всё? О нет!
Какой нарушил ты запрет,
На смерть обоих нас обрёк,
И от беды не уберёг!
За что решила так судьба,
Лишив меня семьи, отца,
Надежды, радости, свободы,
Оставив в жизни только горе?!
За что свершается жестокость,
И всё, чего я так боялась,
Вдруг страшной явью оказалось.
За что? – мучительный вопрос не оставляет мне покоя,
И жертвой странного разбоя
Стал мой отец. Но почему?
Какую шутку чёрт сыграл,
И вряд ли кто-то ожидал,
Что эта ночь вдруг станет адом.
Мне кажется, что пахнут смрадом
Цветы. А пение чудных птиц,
Как будто смерти близкой шёпот,
И кажется, я слышу топот
Тех всадников без головы,
Что возвращаются во сны
Ко мне, как только засыпаю.
И вместе с ними умираю,
И просыпаюсь вся в бреду.
Я больше жить так не могу!
Но сколько можно? Это всё?
Жить в счастье больше не дано?
За что судьба так покарала,
Ах, если бы я только знала…
Увы, теперь это конец,
Погиб мой свет, погиб отец!
Ушёл, оставил сироту,
В кромешной тьме совсем одну!» -
Кричала, плакала она,
Бедой сражённое дитя.
Но её стоны и мольбы
Никто не услышал. Ах, увы,
Как жаль, что в этот страшный миг,
Когда её злой рок настиг,
Она была совсем одна.
Убийственная тишина ей собеседником была.
Волшебным, гордым, молчаливым
И столь отрадным и любимым,
Что ей казался раньше мрак,
Теперь внушал её лишь страданья.
А страшные воспоминанья
Преследовали её вновь,
Сжигая душу вновь и вновь!
И слёзы капали на грудь.
Она пыталась не уснуть,
Канув в бессветность сладкой смерти,
Но тщетно всё! Смежались очи,
Последствиями страшной ночи
Она была побеждена.
Повержена, без сил, без воли,
И мысли сладостной свободы
Разбились в прах, канули в вечность.
Прощай, наивная беспечность!
«Прощайте дальние края, хоть и невиданные мною,
Прощайте светлые поля.… Наверно, где-то, за рекою,
Под лунным светом, над горою,
Моя душа будет лететь.
И я быть может посмотреть смогу на всё, что не видала,
На всё, что раньше я не знала,
О чём лишь только я мечтала
Украдкой, в самых чудных снах,
В своих несбыточных мечтах…»
Последний раз она вздохнула,
И прежде чем её глаза
Навеки тьма заволокла,
Она сама себе шепнула:
«Мне умирать совсем не жаль!
Прощай же, боль, прощай, печаль!»
И только выдохнуть успела,
Как вся застыла, побледнела.
Закрыла медленно глаза
И пала наземь замертво…
Любовь, какой бы ни была,
Свершает тяжкие деянья:
И боль в груди, и ликованья,
А иногда кровавый след…
Двух душ отверженных обет…