В знакомом зале властвовал Бетховен.
Он в исступленном прославленье жизни
Швырял в завороженный зал со сцены
Потоки торжествующего света.
Но мне проклятая тоска мешала
С разбегу окунуться в эти волны.
Подумалось с иронией – уж если
Здесь кто-то глух, то точно не Бетховен...
Закончили шуметь. Ну, вот и славно.
Потом, в нарядной тесноте антракта,
Измаялась: вот-вот... сейчас... увижу...
Нет, не хочу... короче, не сложилось.
Ну а потом – знакомо и печально –
Запели скрипки, и под их рассказ неспешный
Вступил рояль, и странно обернулась
Тоска моя рахманиновской болью.
Прозрачный воздух осени. И нежность,
И тихий свет любви, и скорбь, и мудрость,
И чистота... И слезы подступают.
И очень больно жить. И жизнь прекрасна.
А впрочем – что рассказывать об этом.
Ведь ты и сам все понимал прекрасно –
Там, на своем излюбленном балконе,
Так далеко от моего партера...