Дяде Юре, маминому брату, незабвенному Юре-Колыме посвящается
-Мастерство не пропивается, Наташ, пропиваются лишь совесть да страна, - так говаривал мой дядюшка-алкаш, отдавая мне отцовы ордена.- Бес попутает и глазом не моргну, как продам за две бутылки «топоров». Дед Василий твой в пехоте всю войну до Берлина гнал он гитлеровских псов.
Эх, Наташка, было времячко, когда пацанёнком я пришел на Уралмаш, и пошли в отсчёт токарные года, в «трудовую» мне наматывая стаж. Жизнь-жестянка покидала по стране, закаляла – то в Ташкент, то в Магадан. Сколько видел – не приснится в страшном сне, тут попробуй, не напейся вдрабадан. При Союзе я неплохо получал, по путёвке в заграницах был, поди! Всю страну же развалили сгоряча демократы эти… В душу их ети!
Тут вчерась ко мне Кудрявый приезжал, он в начальниках на базе, где Балтым. На халтуру с понедельника позвал, дескать, дам ещё я фору молодым! В прошлом годе он кодировал меня, взял за шкирку и отвёз на эспераль, мол, Василич, «я полцеха променял на тебя, ведь импортную сталь запороли на заказе – пацаньё! Только девки да гулянки на уме! Не учились в ПТУшке - ё-маё! В чертежах не петрят! Где же им суметь?! Ты ж бухой работал лучше, чем они. У станка стоял с подпоркой, я фигел! На обеде подойдешь ко мне «плесни, мол, «горючего», чтоб не сбивать прицел.»
Эх, Наталья… Что-то ноет под ребром… Не иначе пробуксовку дал «мотор». К снегу что ли? Холод чую я нутром. Подлечиться бы… Дашь денег на кагор? Я по-быстрому сгоняю до ларька, а потом тебе про север расскажу. Ты прости меня, такого дурака… Я к апрелю, может, снова завяжу…
Ты помилуй, Боже, знатных мастеров. Не оставь их, Боже, не отринь. Ты прости их, тихо пьющих стариков. Мастерство не пропивается. Аминь.