Последняя зима была щедрее,
Чем прежние на снег – его сугробы
К началу марта поглотили город,
Узорочье его архитектуры
Волшебно сгладив снежной штукатуркой.
И он почил под белой скорлупою,
Домысливая – как он там, снаружи.
Но мы боролись, снег, сдвигая в горы
Как будто созидали Антарктиду
Из пиков снежных и ущелий тёмных
С названьями здесь бывших прежних улиц.
Привыкли мы к мгновенным измененьям
За снегопадом следующим вскоре,
И новые вершины из ущелий
Казались нам давным-давно знакомы.
Перед моим окном так был воздвигнут
Огромный холм из бурой снежной массы.
Хотя и заслонявший мне пол мира,
Но почему-то мне не докучавший.
Детишки укрепили его склоны,
Все дни на нём играя в свои игры,
Они утрамбовали его стены,
Нарыли в нём пещерок с желобками
И населили его ласковым народом.
И к марту превратился он в твердыню,
Возвысившуюся до крыши дома,
Затмив пол неба мне своею тушей.
Теперь в окно я видел склон бугристый
В пещерках, ямках, в рытвинах провалов,
Со множеством следов его покрывших
И вросшими в него следами жизни.
И всё-таки меня не раздражала
Необходимость видеть его в окнах;
Я даже полюбил следить смиренно,
Как медленно теплу он поддаётся,
Почти не убывая с первым солнцем,
Меняя лишь свою архитектуру.
Но с каждым днём всё выше диск горячий
Катился в небосклоне и всё жарче
Его лучи вонзались в склоны монстра,
Язвя и разрыхляя его тело.
Так старый город наш вернул свой прежний облик,
Утратив своё снежное убранство
И объявился чуть не в одночасье
Во всём бреду своей архитектуры.
Окрестный снег давно уже растаял,
Уже и зелень первая пробилась,
А холм всё возвышался над округой:
Огромный, почерневший, кособокий.
И виделась мне в этом умираньи
Вся наша жизнь с начала до кончины,
Тот наш Фавор, что мы возводим внове,
В начале жизни собирая всюду
Сор бытия для видимой твердыни
За тем, чтоб прахом всё пошло однажды.