Горел ли куст на пройденном пути?
что мы могли, когда в пурпурном свете
нам Серафим скомандовал идти?
и мы пошли счастливые как дети,
под этот гром, гранит, дамоклов меч,
под это изощрённое увечье.
но разве я могла бы так сберечь,
чтобы любить теперь по-человечьи.
чтобы нестись бедою под откос
и не искать тебя вне оболочки.
так здание, идущее под снос,
растаскано жильцами на кусочки—
моей любви остывшее жнивьё—
моей тяжёлой, давящей, прямою.
жизнь стала ахиллесовой пятою.
мы были безупречны вне её.
теперь хоть режь, хоть на могилы рви,
хоть посылай от храма до мечети.
все подвиги мои не от любви,
а оттого, что страшно жить на свете.