Я не могу писать,
мои руки связаны, спутаны
тугими, крепкими путами,
и мысли мечутся путано.
А гляну в небо – покатят колесницу,
не удержишь стаю!
и ни в какую страницу не вставишь,
даже б если руки свободны стали.
Мать моя, Матерь Божия,
зачем ты меня срожила:
для муки тяжкой,
для правды горькой,
для битвы страшной,
да и напрасной,
или для жизни вечной
с крестами-свечками?
…Вот скамейка, впереди – поле,
трава-живА,
позади – кладбИще,
как пепелище,
позамусорено, позаброшено –
обидно!
А на солнышке кузнечик,
только его не видно.
Вот оградка, и калитка не затворена:
там цветы бумажные
в кресты утыканы.
Тихо так, и кузнечики цыкают.
На скамейке старой сяду,
песню давнюю заведу:
полынь-горюшко,
колосок – в полюшке,
далеко – солнышко,
и страна – широкая…
Издалека – окают,
да аукают,
от края и до края.
Но не слышно отклика,
заблудились-заплутали…
и одна я.
Ещё тихо посижу,
в небо светлое погляжу:
вон, птицы мои улетают –
целая стая!
Не сердись, матушка, услужи,
мои руки – развяжи!..
Облака разыгрались, разгулялись,
в тучки серые собираются,
всё темнят, надвигаются,
не дают моей колеснице
раскатиться.
Ветер ветки клонит,
гонит:
«Вон! вон! не сиди!
грозу несу – уходи!»
Тучи чёрные да полынь,
под молнии-громы –
к дому.
А в нём – стынь…
Тихо так и пусто,
старый дом вздохами устлан.
Сяду у окна,
гроза не страшна,
сотворю чудо –
писать буду.
(2011-2013)