Грудь разломанная вздохом
как руками черный хлеб,
там тревожит третьим боком,
что я видел и ослеп.
Я свободен, я убитый,
недорезанный слегка,
мне все можно, даже литр,
мне все можно, даже два.
Я духовный, я не пьяный,
я женат, монах и вор,
лишь стыжусь в одежде рваной
слушать страшный разговор.
Про несчастные печали,
про суровую зиму,
про негнущиеся стали
и спортивную ходьбу...