1.
Этот возраст трезвости и забот
на вершине жизни меня догнал.
Каждый месяц – как високосный год.
Каждый день – как дорога на перевал.
Я карабкаюсь. Я молчу, терплю
вместо сердца игольчатый холодок.
Пекло лета. Века моего июль.
Я по Крымским дорогам уже не ходок.
Не зовут меня ни морская волна,
ни скала, ни сосна, что растет на ней.
Я жива пока. Я пока сильна.
На губах моих соль и пена дней.
2.
Это сорок три. Это срок потерь.
это право плакать в своих тисках.
И наверное, единственный приоритет
перед глупой молодостью – тоска,
а, вернее, искусство ее нести,
и вообще, все своё держать под стеклом.
От нелепой судьбы заслоняясь - прости! –
светской шуткой, дурашливым пустяком.
3.
Где-то там, где ни тени добра и зла
я уже не услышу всплеска весла,
ни сурового окрика - мне назло…
Я уже не пойму, как мне повезло,
что ушла с земли, где моя тропа
уводила всегда от моей строфы,
вдаль от Музы моей, а она, строга,
всё искала меня в пустоте графы,
в списке тех, стареющих за столом,
за которым почти не едят, ни пьют,
а всё пишут и пишут, глухой надлом,
невеселье свое, нелюбовь поют.
Видно, мой звездочет так решил, в тепле,
долгой жизни и сытости мне отказав.
Потому-то звезда позвала, потемнев,
потому-то и мчусь я за ней, стремглав.