ХХХV111
"Что?!..
С Влимиром?..
Ты калмык?,-
Отец воскликнул, поднимаясь,-
Вот и фамилия такая...
Да как я сразу-то не вник!
Нет... Я, должно быть,
что-то спутал...
Но сердце колет почему-то.
Видать, не всё покрыла ржа...
Прости, Петро, и продолжай.
О Вилимире как узнал ты?
Балкарец что о нём сказал?
Поди, не на курортах Ялты
Они сдружились?.."
"Аксакал
Был с ним в Берлине, в лазарете,
Куда с болячкой сам попал.
Как он сказал, калмык на свете
Последний день свой доживал.
С ужасной раною, он бредил,
Не зная, что ещё с утра
Полсвета вести о Победе
Встречало радостным "Ура!"
Восторгу места было мало.
Берлин гремел, гудел, бродил...
К ним в этот день из персонала
Никто в палату не входил.
Повязки, судна - без замены.
Тут стон сплошной,
зловонье, чад...
В палатке семеро лежат.
Все штрафники.
И все нацмены;
В беде неведомой друзья,
Шестёрки чёрной сыновья*.
Калмык, шрапнелью иссеченный,
Благих надежд не подавал,
Но, по "закону" обреченных,
В беспамятстве кого-то звал.
А те, кто языка не знал,
Бессильные понять иное,
Запоминали имена -
Страдальцев правило святое.
К тому ж предсмертные желанья
Живым так больно давят грудь,
Что их забыть когда-нибудь -
Почти бесплодные старанья.
И наш балкарец-аксакал
Не долго в памяти искал
Печальный список Вилимира.
Перечислял подробно он
Их всех.
И несколько имён
Меня сразили, как рапира.
Сам Вилимир теперь для многих -
Батыр-легенда,* псевдоним.
Нет человека, кто бы с ним
Пересекал свои дороги.
Он, по легенде, в двадцать
третьем,
С каким-то белым казаком,
Создал отряд борцов, и встретил
Советы словом и штыком.
Причины те же, что и ныне:
В Калмыкии, в полупустыне,
Где мало трав и пресных вод,
Силён кочевьем скотовод.
На месте же он сгубит скоро
Себя и скот голодным мором.
А потому степной простор
Был поделён с древнейших пор
Между людьми.
И каждый рад
Был чтить сложившийся уклад.
Но вот нежданно и незвано
Народом этим править сел,
Кто от рожденья о барана
Почти понятий не имел.
И с властью, дьяволу угодной,
От смысла здравого далёк,
Оседлостью народ свободный
На участь горькую обрёк.
Разор, глумленье, униженье!
Позор и слёзы всей земли!..
Но никакие возраженья
К плодам желанным не вели.
Наоборот - всё крепче путы...
В те дни Союз к триумфу мчал.
За блеском фраз, чабанской смуты
Извне никто не замечал.
Укрыли от вниманья мира
Загадок плотные слои
Судьбу печальную батыра
И родовой его семьи.
ХХХ1Х
Немало утекло водицы.
Но вот случайный диалог
Далёким сполохом зарницы
Туманный приоткрыл полог.
Зря утверздают, что не греет
Зарницы свет:
Батыр сквозь стон,
Ванюшку называл, Чугрея.
И говорил про эскадрон.
О том услышав, к вам скорее
Я устремился.
Цель ясна:
Уж если знал батыр Чугрея,
То и Чугрей батыра знал.
Я не ошибся?"
"Нет. Я ноне
С тобой сижу, а будто с ним.
Ты ликом схож...
Но в эскадроне
Он звался именем другим.
Он был штрафник
"до первой крови"***,
Но воевал со всеми вровень,
Хотя ранение имел.
И слыл орлом в своём отряде,
Приставлен дважды был к награде,
Но "отбелиться" не сумел.
...Простой чабан каким-то летом
Поднял народ против Советов.
Антисоветчик, так сказать.
И скован был такой виною,
Что ни тюрьмой и ни войною
Её узлов не развязать.
С рожденья склонный к жизни
ратной,
Он из застенков многократно
На фронт просился, чтоб в бою
Отмыть вину, если виновен,
В потоках пота или крови,
И землю отстоять свою.
Вот он - боец,
хоть и не вольный.
И Родина вполне довольна
Впервые им за десять лет.
Но не даёт пока прощенья,
И не меняет отношенья,
И с земляками связи нет.
Дорогой, бесконечно длинной,
От Сталинграда до Берлина
В смоле боёв кипел батыр...
Сочтёт ли кто-нибудь когда-то
Все смерти штрафника-солдата,
И сколько им "заткнуто дыр"?!
Но вот одна дала свободу.
...В Берлине, днём,
штрафному взводу
Был дан затейливый приказ -
Доставить рапорт через площадь.
В распоряженье - только лошадь,
На исполненье - только час.
Вся площадь - ста шагов не шире,
Но каждый миллиметр, как в тире,
Был под прицелом вражьих дул.
Тут кто-то делал уже пробы -
Десятки тел лежат сугробом,
Их будто ветерок надул.
О них позднее байки гнули,
Мол, героизм их вёл под пули.
Но принцип был, если не врать:
Не хочешт в грудь -
получишь в спину.
Уж тут любую половину
Штрафник был волен выбирать.
И новый взвод такая ж участь
Ждала.
Если нависла туча -
Грозу попробуй, обойди!..
Уже сержант назвал солдата,
Кто станет первою утратой,
Но слышит сзади:
"Погоди".
Калмык приземистый и грубый,
Улыбкой доброй, белозубой,
Всех неожиданно пленя,
Сказал:
"Мне умирать не рано.
Но вот идти под нож бараном
Я не хочу. Веди коня.
Пусть моя карта будет бита -
Последний бой приму джигитом.
Суть рапорта напомни мне,
Вдруг, довезу...
Эх, мне б разминку
С конём!..
Ему, поди, в новинку
Нести джигита на спине.
Где шашка?
Стоп... Слабы подпруги...
Ну, я готов. Прощайте, други!
Храните гордость! С нами Бог!.."
И он махнул промеж укрытий,
Как вихрь степной.
Подобной прыти
Ждать от него никто не мог.
Хотел бы рассказать о плаце,
Но это невозможно вкратце.
Подробно же - ещё трудней.
Та площадь, гибельная дырка,
Стала на миг ареной цирка.
А миг ничтожен по длине.
О том я слышал лишь рассказы.
Боец чернявый, косоглазый,
С осанкою богатыря,
Скакал по плацу стоя, лёжа,
Смеявь и рожицы корёжа,
И шашкой радугу творя.
Ни сказ, ни эпос и ни сага
Не скажут нам, каким зигзагом
Скакал он, смыслу вопреки,
Вихляясь в сторону любую...
А немцы, всадником любуясь,
Нажать забыли на курки.
Спектакль закончился.
В финале
Фашисты громко закричали
Нестройным хором:
"Шайзен!.. Хальт****!.."
И звёзды снайперской сноровки,
Совсем забыв о маскировке,
Изрыли пулями асфальт.
_____________
* В 1943-44 годах, по указу Стална, шесть малых народов: чеченцы, балкарцы ингуши, татары, кабарднцы, калмыки были лишены гражданских прав и высланы со воих земель. Бойцы этих нацмональностей продолжали службу на фронтах, не ведая о случившемся.
**Батыр - богатырь (тюркск.)
*** По военным законам, солдат штрафного батальона после первого ранения переводился в обычный строй, как искупивший вину кровью. Но этот порядок часто нарушклся командованием.
**** "Свинья!.. Стой!.." (Нем.)