психопаты различимы в толпе,
кричат "помогите, я умираю!",
снег торопливо тает, обнажая
прошлогоднее собачье дерьмо
на ущербной желтоватой траве.
школьники целуются в кино,
шумно втягивая в процессе сопли
и жуя в перерывах липкий карамельный попкорн.
коты поют, нарушая закон
о тишине после одиннадцати.
сволочи.
мне всё ещё не присылают любовных писем,
да и годы уже не те, чтобы их не жечь.
самое время лечь
спать на рельсы заброшенные с той поры, как ты есть
на земле, и мама с папой жалеют,
что не предохранили тебя
от тщетного бытия,
а себя - от растяжек на талии и прочих лишних забот.
лечь на рельсы и проспать целый год
или два или три или до второго пришествия.
самое время.
самое время.
но мне так лень бродить по шпалам в поисках колыбели,
честно признаться, я свято надеюсь,
что встречу пенсионера
с безумными глазами и топором в авоське,
который попросит проводить его до дома,
и я попрошу проводить себя до дома
на тихой лесной опушке близ частного сектора
в уютной прохладной яме, пахнущей мхом и грибами.
добрый дедушка, он всё понимает,
провожает заблудших постаревших лолит
к своим давно сгнившим гумбертам.
добрый дедушка,
найди меня.
добрый дедушка,
спаси меня.
снег торопливо тает,
обнажая дерьмо и трупы,
школьники липко целуются в губы,
коты орут, рискуя быть забитыми камнями злым бомжом,
в сухой старушачьей руке - авоська с мясницким ножом,
распускаются руки, распускаются почки,
от тебя и других, как и прежде - ни строчки,
из-под пыли выглядывает ущербная трава
я пью самый мерзкий кофе в городе мерзкого кофе,
сидя на какой-то грязной бетонной штуке,
пишу очередные грязные бетонные стихи
и жива.
ещё жива.