В поросшем грязно-зелёной тиной болоте, похожем на выцветший ситцевый сарафан, по вечерам было особенно шумно и весело. По издавна заведённой традиции, передававшейся из поколения в поколение, на выдававшемся из воды глинистом бугорке собирался и совершенствовал своё мастерство хор Лягушек. Когда была заведена эта традиция, и кем, - никто уже из живущих не помнил. Но она настолько укоренилась в их укладе жизни, что представить себе болото без хора было невозможно.
В дивные, тёплые летние вечера к бугорку подплывали наши певуньи. Уже издали начинали они своё многоголосое пение, и скрипуче-потрескивающее заливистое кваканье наполняло близлежащие окрестности.
Как и в любом хоре, - в цветастом многоголосье были особенно звонкие и громкие голоса. По принадлежащему таким голосам праву первенства, они, после долгих споров и дебатов, избирались солистами и являлись украшением хора.
Пучеглазая и довольная собой Лягушка-солистка заводила каждую песню, а многочисленные хористы и хористки подхватывали громкое кваканье певуньи, оглашая болото лягушачьими напевами.
Недалеко от болота, среди ветвей старого и кряжистого дерева жил звонкоголосый Соловей. Он был так незаметен и скромен, что если бы не его радостное и заливчатое пение, то, пожалуй, никто бы и не знал, что живёт в лесу такая птица.
Несмотря на невзрачный и неприметный вид Соловья, голос его был так хорош, что при каждой рождённой им трели Сердце Леса замирало от восторга и трепетало в предвкушении новых чудесных звуков.
Наш Соловей не состоял ни в каком хоре, и не считал себя певцом. Просто он не мог жить иначе, - песни рождались в его сердце естественно и неоспоримо, как бы сами собой, заставляя звучать его и давать импульс рождению чистейших и прозрачно-светящихся трелей, льющихся из его маленького клювика и напоминающих то журчание весеннего ручейка, то шум горного водопада, то шум морского прибоя, а то звонкую капель весны.
Конечно, наш друг Соловей каждый вечер слышал кваканье лягушек в соседнем болоте, иногда напоминавшее скрип плохо смазанной телеги. Но никогда ему не приходило на ум желание посмеяться над соседями, кичась своими чудесными способностями. Или, хуже того, заставить их страдать от явного своего превосходства. Соловей принимал пение лягушачьего хора как нечто само собой разумеющееся и должное, радуясь многоголосой сплочённости певунов.
Но, как Соловей слышал пение своих соседей, так и они слышали его чудесный и прозрачный голос.
Однажды, сидя на пригорке болота среди лягушек-хористок, солистка хора, прислушиваясь к пению Соловья, доносившемуся из леса, сказала:
- До каких пор мы будет вынуждены слушать это скрежетание? Мой утончённый слух не может выносить столь явной фальши. А кроме того, - как ужасен тембр голоса этого певца! Каждая нота, взятая им, как будто скрежещет мне по сердцу. Я не в состоянии слушать это клокотанье каждый день и считаю, что нам пора разобраться, - кто это каждый день портит нам настроение?
Лягушки одобрительно-возмущённо заквакали, подняв невообразимый гвалт. После долгих и шумных обсуждений было решено: уполномочить нескольких хористок для розыска неизвестного певца и изгнать его из соседнего леса для восстановления покоя и душевного равновесия жителей болота.
Поиски нарушителя спокойствия были предприняты незамедлительно, и совместными усилиями лягушек неизвестная серая невзрачная птичка по имени Соловей была обнаружена. Соловью было вручено приглашение посетить соседнее болото в точно указанное время для обсуждения весьма важных и ответственных дел.
В назначенное время на болоте было созвано представительное собрание Лягушек-хористок, и отзывчивый Соловей также не заставил долго ждать присутствующих, прилетев вовремя и принеся в клювике для хозяев соседнего болота лучшие угощения.
Соловей, присевший на веточку болотного кустарника, был встречен громким квакающим смехом и раздражительными возгласами:
- Посмотрите-ка, нет, вы только посмотрите! И эта серая замухрышка каждый день портит нам настроение своим гнусавым пением! Да один только вид этой пичуги чего только стоит! Разве может такой заморыш быть приличным певцом? Запретить ему петь или выгнать из леса!
Удивлённый Соловей, столь доброжелательно расположенный к соседям, в ответ на столь нелицеприятное приветствие сказал:
- Милые лягушки! Я каждый вечер слышу пение вашего хора, и хотя я не совсем хорошо разбираюсь в вашем искусстве, но я рад, вы так сплочённы и так настойчиво стремитесь к самосовершенствованию! Мне не понятен язык ваших песен, но я был бы счастлив изучить его! Не найдётся ли среди вас для меня учителя?
- Учителя?, - возмущённо заквакало собрание, - Да разве хоть одна уважающая себя Лягушка возьмётся за обучение такой бездарности? Нам неприятно твоё пребывание рядом с нашим болотом, и мы требуем от тебя покинуть нашу местность и не нарушать нашего спокойствия!
Самодовольные и самоуверенные хористки не сомневались в своей правоте, и ни тени сомнения не возникло ни у одной из них от предъявленных ими требований.
- Ну почему? Чем я так помешал вам? И разве это ваша местность, а не единый Дом природы, в котором мы должны жить в мире и согласии, в меру своих возможностей?, - вопрошал изумлённый Соловей.
- Нет, нет, и ещё раз нет! Мы не намерены жить в соседстве с тем, кто не считается с нашими желаниями, а отравляет нашу жизнь своим несносным пением! Прочь из соседнего леса!, - галдело взбудораженное собрание.
- Ну что ж, - ответил Соловей, - я не буду спорить с вами! Я не буду просить вас выслушать меня, поскольку ни одна из вас не сможет услышать голос разума и сердца. Я просто покину ваше собрание, столь недружелюбное и неуважительное к чужому мнению, что даже не в состоянии было хотя бы выслушать его. Я не смогу помочь вам осуществить ваше желание – изгнать меня из леса, так как мой Дом дорог мне. Кроме того, на мой взгляд, я ничем не обидел вас, и поэтому моё сердце спокойно. А что касается того, что вам неприятно моё пение – то я мог бы посоветовать вам научиться видеть и слышать несколько дальше и шире, чем в окрестности своего болота. Я буду петь, и буду воспевать Жизнь, - нравится вам это или нет. Потому что сердце моё полнится самой жизнью и выплескивает её наружу через свои трели. Прощайте, Лягушки! Я был рад познакомиться с вами и открыть для себя ещё одну страницу необъятной книги Природы! Прощайте!
Возмущённые хористки бросились к Соловью в надежде схватить его и заставить подчиниться своей воле. Но они не учли того, что у этой маленькой и невзрачной пичужки были КРЫЛЬЯ, которые могли поднимать её на недосягаемую для Лягушек высоту.
Не раз уже КРЫЛЬЯ служили надёжной защитой для Соловья и не раз алчущие когти и лапы оказались пусты у желающих схватить добычу.
Птичка легко вспорхнула над болотом, покружила над его квакающей сердцевиной, улыбнулась своим мыслям, и улетела прочь, - недосягаемая в своём великолепном величии для незнающих и не принимающих.
А лес был несказанно рад её возвращению. Песня жизни вновь звучала в его сердце, трели Соловья наполняли собой трепетное пространство всего живого.
А как же наши хористки? Что ж, их можно только пожалеть, и пожелать им скорейшего преображения в ЕДИНОМ.
Прислушаемся к жизни и внимательно посмотрим на себя: каковы мы и как звучат наши голоса в едином многоголосом Хоре? Куда мы идём и в чём наша Радость и Счастье? Откуда мы и почему сегодня пребываем здесь, на Земле?
Вопросов множество, но и ответы непременно найдутся при пытливом чистосердечном поиске, устремлённом в Бескрайнюю Высь.
1996 год.