Там... тяжбы регионской жизни

Там босиком по лужам ходило солнце. Там плакали и рыдали цикады в ночной тиши. Там вечно хватало боли на тех кто еще не помер и все они выносили себя из себя как мусор. И все они видели счастье забитым до полусмерти ползущим по площадям. Им было жалко его очень, но к нему они не подходили. А вдруг за ним еще ходят те самые и плохие. А вдруг… , да не важно что там, главное-не помогли. Шла жизнь, прихрамывая слегка, ее укусил когда-то маленький человек, лохматый, казался добрым, погладить его хотела, но за ногу цапнул. С тех пор она милая людей боялась. С тех пор собирались люди в старых своих домах по вечерам с чаем и ненавидели жизнь. И так проходили годы и так проходили боли и начинались новые. А там все искали правду. А она залегла на дно, немало ведь натворила, стала совсем отшельницей, стала и сесть боялась за все свои прегрешения. Они ее все искали и в розыск по миру подали, только портрета не было и сложно было узнать. А она в домашних условиях пыталась проделать пластику, волосы перекрасила, в корсеты себя затягивала, училась на каблуках ходить и пришла в мир иною дивою. Люди кланялись в ноги новой, богатой, красивой. Даже не знали бедные, что это их пресловутая старая и беззубая истина во плоти. Гнев застилал улицы, стало дымно и плохо. Запах пошел мерзкий от заживо погребенных. Те что еще горели, старались наделать больше, чтобы все успеть, но хоть понемногу. Спичками стали люди=пару минут и нету. Только огарок и копоть на потолке живет. Белый халат брезжит там вдалеке на поляне. Эй, ай-болит, что же ты бросил своих детей. Стоит на поляне и косит. Травы, цветы. Детей. Косит неумолимая та за его спиной. Он их в снопы связывает, сушит на солнечном свете, чтобы потом не хрустели шкурки на белых зубах. Там кузнечики прыгают. Веселье неимоверное. Быстрые но безногие, юркие как ужи ходят за ними тени. Веточка не шевелится, меркнет на ярком свете. Авось богомол умер, но нет что вы, он притворяется, чтобы еще одного такого же малого и несчастного слопать с зазрением совести. Плакать никто не будет, будут только смеяться, не потому что дерзкие, а потому что глупые. Сказки зимой уютнее, их молоком запивают со старой но вкусной конфетой, что бабушка принесла. Чья еще не запомнили, но знают уже что хорошая. Сказки с тобой разговаривают, даже учить пытаются, ты им тоже налил бы теплого молока. Они в пути долго были пока сюда добрели и сидят за столом твоим с тарелкой своей пустой. А через год забудешь их будут валятся пыльные под скрипучей кроватью с мечтами в обнимку. Станешь их выгребать оттуда поранишь негнущимся веником и подадут они в суд на оскорбление личности. А там сказок не было, там только байки видели и то им все очень верили. Глупые, говорю. Ходил по домам старенький потертый чужой кошелек. Ходил и просил взять его, очень уж он устал. Но глупые были честными, стали ему рассказывать где жил его хозяин и дали на всякий случай бумажку с каракулями. Там адрес стоял враждебный, дом престарелых подписанный и было обидней всего, что  всего ему 32. Неужто так плохо выгляжу и в лужу с размаху ляпнулся. Глубокая, а все же выплыл. И больше идти некуда. Там хорошо было, там дружно пытались жить. Там верили, что придет она, справедливость. Веками верили, да все не сдавались и счастливо оттого спали в неведеньи. Старики ни на что не жаловались, дети смеялись круглосуточно, устали конечно, но плакать никто не хотел. Жалобно плакал ветер, вокруг хохотали безжалостные, а жизнь умирала в сарае за домом их мэра. Прошло еще пару месяцев, стали плодиться слухи, что жизни уж не видать и признали ее безвестипроданной. А она все еще корчилась не в силах на улицу выползти со стаканом зубов черных но без воды.  Стань во весь рост, радуга передсмертная, озари город сей цветом  своим голубым. Люди праздник устроили, дождя здесь давно не было, посохла кожа вся и посох ли это чей-то или палка старого чудака? Ели все много и жалобно, жалоб немного  было, довольными люди уснули. Стали пропадать потихоньку, один за другим. Стали очередь занимать, дрались за первенство. И честью было под новый год. Там его летом праздновали, просто чтоб не как у всех. Стало их мало-мало, ягоды расплодились, деревья воспряли духом и дух  людской простыл. Кашлять стал, температура поднималась по вечерам только. Но поняли все, что неизлечим. Поняли и пропали. Полностью. Нету людей. Вымерли. Жизнь потихоньку выздоровела. Нашла себе домик маленький на берегу реки. И завела собачку. Та кружится по двору, когда остановится вечером, жизнь снова ее заведет. Им было уютно вместе. Им теперь хорошо. Счастлива старая и нелепая так пережившая всех жизнь. Там проживала она, там жили всякие звери, там ночевало тепло, там босиком по лужам бегало солнце. Там…