Остановись у горя на краю,
о мать моя, - ещё остался срок
дорассказать и молодость свою,
и в снах сносить старушечий платок!
Что приукрасишь, что забудешь, мать,
я только начинаю понимать.
Я обернусь - из прошлого дойдёт
то горький запах, то печальный звук.
Но ничего мой взгляд не разберёт,
и страшно мне - о, как я близорук!
Там кони ржут, и там кизячный дым
за утренним туманом луговым.
Сойдёт ли звон, блеснут ли купола,
иль на мосту раздастся стук копыт,
не обнажит слежавшаяся мгла
тот мир, где век прадедовский прожит.
И вот уж дым забвения прикрыл
и нашу бедность дедовских могил.
Но как тоскливый и несвязный сон,
где странно живы те, кто не в живых,
ещё колдует в сердце связь времён,
и бабки молятся, но мы не слышим их.
Но небесам замолвилось за нас,
пока огонь лампадок не погас.
Не потому ль простятся нам вины
короткой памяти?! Но всё грустней
болезную наивность старины
читать в глазах усталых матерей.
И всё туманней общность языка,
и всё прощальней бледная рука.
Сердечно благодарю авторов, приславших баллы для страницы Виктора Гаврилина.